Себастьян Фитцек - Двадцать третий пассажир

Бонхёффер крикнул, что ей не стоит беспокоиться, но Елена уже сорвала пакет с якорной цепи и попыталась выползти на животе из узкой щели. Когда она снова показалась из-под платформы, на ее щеке, которой она прижималась к полу, виднелся грязный, маслянистый след.

– Что-то скользкое на ощупь, – сказала докторша, вставая. Она держала пакет на вытянутой руке как можно дальше от себя, словно ей нужно было отнести на помойку что-то, вызывающее омерзение. – Как будто внутри какое-то желе.

Пройдя мимо якорной лебедки, она отнесла пакет к большому зеленому ящику и положила его на прочную пластмассовую крышку.

– Возможно, это важная улика, – заметил Мартин. – И нам следовало бы открыть его в закрытом контейнере.

Под вытяжкой. Надев защитные очки.

Но Елена не прислушалась к его словам. Возможно, она была хорошим врачом, однако о правилах поведения на месте преступления не имела ни малейшего понятия. Прежде чем Мартин успел вмешаться, она ловкими движениями оборвала липкую ленту, которой был обвязан пакет. К счастью, его опасения не подтвердились. Никакой вспышки не последовало. И тем не менее Елена так резко отпрянула назад, словно ей в лицо отлетел осколок.

– О боже! – воскликнула она и, зажав рот рукой, отвернулась в сторону.

Мартин мог понять ее реакцию, как и поведение капитана, который с отвращением смотрел на пакет и на его содержимое, беспрепятственно растекавшееся по крышке ящика. Личинки. Сотни омерзительных личинок извивались и крутились, словно находились под током.

– Что за свинство! – выругался Бонхёффер, раздавив несколько личинок, упавших с крышки ящика на металлический пол. Он вытащил из кармана свой служебный телефон и попросил кого-то на другом конце линии прислать уборщицу.

Мартин подошел поближе и осторожно приоткрыл пакет, чтобы заглянуть внутрь.

Действительно.

Личинки оказались не единственным содержимым пакета. Он осторожно вытащил ламинированный прямоугольный кусочек бумаги и с отвращением смахнул с него насекомых.

– Это открытка с видом? – спросил капитан.

По меньшей мере, ее небольшая часть.

Кусочек картона оказался частью рекламной почтовой открытки, которые были разложены по всем каютам для бесплатного пользования. Это была лишь маленькая полоска, оторванная от внешнего края открытки, но даже по ней можно было определить, что речь шла об открытке с фотографией «Султана», сделанной с самолета.

Мартин перевернул кусочек открытки на обратную сторону.

«ТАКОЕ ПРОИСХОДИТ, КОГДА ПОВСЮДУ СУЕШЬ СВОЙ НОС…»

Он прочел вслух эту фразу, написанную от руки печатными буквами. Она была написана по-английски шариковой ручкой с черной пастой, которая уже начала расплываться.

– Что происходит? – спросил Бонхёффер. – Что имеет в виду этот подонок?

– О, проклятье! – воскликнул Мартин, замерев на месте от испуга. Он обернулся, чтобы спросить Елену, что она думает по этому поводу. Ответ на вопрос Бонхёффера был написан буквально у нее на лице.

– Боже мой, Елена, что с тобой? – воскликнул капитан, который тоже повернулся к своей невесте, изменившейся до неузнаваемости. Все лицо докторши распухло: щеки, лоб, губы – ее обезображенное лицо выглядело так, словно кожа вот-вот лопнет. Глаза Елены совершенно не были видны, торчали лишь кончики ресниц.

«ТАКОЕ ПРОИСХОДИТ, КОГДА ПОВСЮДУ СУЕШЬ СВОЙ НОС…»

Она выглядела просто ужасно, но хуже всего были припухлости на правой половине лица. Как раз в том месте, где она прикасалась щекой к черной смазке на металлическом полу под платформой.

– Елена, любимая, скажи хоть что-нибудь! – крикнул Бонхёффер вне себя от страха.

Но Мартину сразу стало ясно, что докторша, схватившаяся в панике за горло, была не в состоянии произнести хоть слово. Очевидно, после глаз, губ и щек у нее начала опухать и трахея.

Судовое время 0:24

50°27 с. ш., 16°50 з. д.

Скорость: 21,5 узла; ветер: 18 узлов

Волнение на море: 10–15 футов

Удаление от Саутгемптона: 592 морские мили

Мартин Шварц не заметил опасности, которая приближалась к нему со спины.

Закрыв глаза и подставив лицо сильному ветру, он стоял у перил на корме на семнадцатой палубе с левого борта, на самой высокой точке корабля, куда был открыт свободный доступ для пассажиров. На губах он ощущал соленый вкус воздуха, однако ему казалось, что вместо кислорода воздух был насыщен снотворным.

С каждым вдохом он чувствовал все большую слабость и усталость, что, возможно, было связано с зубной болью, которая с неослабевающей силой все еще продолжала буравить его верхнюю челюсть; и уж наверняка много хлопот доставляли ему и эти проклятые пилюли для постэкспозиционной профилактики. Хорошо хоть, что уже давно у него больше не было приступов головной боли.