Рэй Брэдбери: Давайте все убьем Констанцию

– Не говори так! Я не собираюсь умирать. Я здесь, Христос, для жизни вечной!

– Это просто молитва, Констанция, а не реальность.

– Ты вот будешь жить вечно. Твои книги!

– Лет сорок, быть может.

– А ты не швыряйся сорока годами. Мне бы из них хоть парочка пригодилась.

– Что бы тебе пригодилось, так это глоток-другой. Посиди смирно.

Я принес полбутылки «Голд дака».

– Боже! Это еще что?

– Скотч я не терплю, а это грошовое зелье как раз для писателя. Хлебни.

– Отрава. – Констанция скорчила гримасу. – Тащи живей что-нибудь другое!

В нашей маломерной ванной я отыскал небольшую фляжку водки, отложенную для тех случаев, когда ночь никак не кончается. Констанция ухватила ее:

– Иди к мамочке!

Она присосалась к бутылке.

– Полегче, Констанция.

– Тебе хорошо говорить.

Она сделала еще три глотка и с закрытыми глазами вернула мне фляжку.

– Бог милостив.

Констанция снова откинулась на подушки.

– Не хочешь послушать, от какой чертовой напасти я улепетывала по берегу?

– Погоди. – Я поднес к губам бутылку «Голд дака» и отпил. – Выкладывай.

– Так вот. От смерти .

Я уже жалел, что во фляжке с водкой больше ничего не осталось. Дрожа, я включил небольшой газовый обогреватель в холле, обыскал кухню и извлек бутылку «Риппла».

– Черт! – вскричала Раттиган. – Никак тоник для волос! – Она пила и тряслась. – На чем я остановилась?

– Как ты мчалась во весь опор.

– Да, но от чего я убегала, тоже было сказано.

В переднюю дверь постучался ветер.

Я держал Констанцию за руку, пока стук не прекратился.

Потом она схватила свою черную сумку и протянула мне какую-то книжечку.

– Вот.

Я прочитал: «Телефонный справочник Лос-Анджелеса. 1900».

– Бог мой, – прошептал я.

– Скажи, зачем я это взяла с собой? – спросила она.

Я пролистал книгу: А, потом Г, Д (кино, ТВ, сериалы) и до самого конца; имена, имена из забытого года, имена, о господи, имена.

– Соображай, – сказала Констанция.

Я начал с начала. А – Александер, Альберт и Уильям. Б – Берроуз. В – …

– О черт, – прошептал я. – Тысяча девятисотый. А на дворе тысяча девятьсот шестидесятый. – (Из-под вечного летнего загара Констанции проступала бледность.) – Эти люди. Почти все уже умерли. – Я уставился на фамилии. – По большей части телефонов бесполезно звонить. Это…

– Что?

– Это Книга мертвых.

– В самую точку.

– Книга мертвых, – повторил я. – Египетская. Из гробницы.

– Прямиком. – Констанция замолчала.

– Кто-то тебе ее послал? Записку приложил?

– К чему еще и записка?

Я перевернул еще несколько страниц.

– Ни к чему. Поскольку никого практически не осталось в живых, подразумевается…

– Скоро меня не будет.

– Твоя фамилия станет последней в перечне?

– Угу.

Я затрясся и подкрутил нагреватель.

– Гнусная выходка.

– Гнусная.

– Телефонные книги, – пробормотал я. – Мэгги говорит, я над ними пускаю слезу, но все зависит от того, что это за книги и какого года.

– Да, все зависит от этого. И вот…

Она вынула из сумки еще одну черную книжечку.

– Открой.

Я прочел: «Констанция Раттиган» и адрес ее дома на берегу – и открыл первую страницу. Фамилии были все на А.

– Абрамс, Александер, Аллен, Алсоп.

Я стал читать дальше:

– Басс, Бенсон, Бертон, Болдуин, Брэдли…

Кончики пальцев у меня похолодели.

– Это ведь все твои друзья? Фамилии сплошь знакомые.

– И что?

– Не все, но большинство похоронены на Лесной Лужайке. И вот их откопали. Кладбищенская книга, – проговорил я.

– И похуже, чем та, девятисотого года.

– Почему?

– Эту я уже несколько лет назад отдала. «Голливудским помощникам». У меня не хватало духу вычеркивать фамилии. Мертвые накапливались. Осталось всего несколько живых. Но я эту книжку отдала. И вот она вернулась. Я нашла ее вечером, после пляжа.

– Боже, ты купаешься в такую погоду?

– И в дождь, и в солнце. Возвращаюсь вечером, а она лежит во дворе, словно надгробие.

– Записки не было?

– Слов тут не нужно.

– Господи Иисусе. – Я взял в одну руку старый справочник, а в другую книжечку Раттиган, испещренную буковками и цифрами.

– Две почти что Книги мертвых.

– Ага, почти что, – кивнула Констанция. – Посмотри сюда, сюда и вот сюда.

Она показала мне на трех страницах три фамилии, каждая обведена красными чернилами и помечена крестиком.

– Эти фамилии? Они какие-нибудь особенные?

– Да, особенные. АВ мертв. Так, во всяком случае, я думаю. Но, видишь, они помечены? Помечены крестиками, и что бы это значило?