Дэвид Моррелл - Инспектор мертвых

Беккеру едва не сделалось дурно. Предмет оказался кожаным бурдюком. В комнате стоял резкий запах – не разложения (для чего было еще слишком рано) и не крови (которой не было). Нет, запах казался знакомым с детских лет, когда Беккер еще жил в деревне. Так пахло скисшее молоко. Им были пропитаны волосы и одежда женщины. Белая жидкость вытекала из бурдюка, вставленного в рот жертвы. Кто-то методично вливал молоко ей в горло, пока она не захлебнулась.

В правой руке женщины был зажат лист бумаги. С тяжелым предчувствием Беккер высвободил его и увидел траурную кайму. Четким и решительным почерком, ставшим за последнее время слишком знакомым, на нем были написаны два слова: «Джон Френсис».

Имя Беккеру ничего не говорило, но леденящий холод в груди не оставлял никаких сомнений: так звали одного из тех, кто пытался убить королеву Викторию.

Де Квинси вошел в церковь Святого Иакова и снял пальто. Комиссар Мэйн изумленно уставился на его траурный костюм:

– Вы словно на похороны собрались, а не на ужин во дворце.

– Раз уж платит полиция, – ответил Де Квинси, – я благодарен и за то, что удалось найти.

– Полиция согласилась заплатить за костюм? – Комиссар Мэйн недовольно взглянул на Райана.

– Он хочет нам что-то показать, – неловко попытался сменить тему инспектор.

– Показать?

– Наглядную иллюстрацию великого вопроса, поставленного перед нами Иммануилом Кантом, – ответил Де Квинси. – Существует ли объективная реальность независимо от нас или же только в нашем сознании?

– С точки зрения закона, подобного рода философские рассуждения не имеют никакого значения, – заметил комиссар. – Суду нужны твердые доказательства, которые можно проверить. Что бы вы ни намеревались нам показать, времени у нас мало. Через час вас ждет к себе королева.

Констебли зажгли фонари, торопясь закончить осмотр церкви. Прихожан уже отпустили домой, остались толь ко церковный староста и другие служители.

Мэйн с удивлением увидел женщину в траурном наряде, приближающуюся к нему из темноты. Черный креп ее платья не отражал света фонарей, густая вуаль свисала с черной шляпы.

Констебли растерялись не меньше комиссара.

– Вы согласны, инспектор, что леди Косгроув этим утром выглядела точно так же? – спросил Де Квинси.

Райан кивнул и добавил:

– Вы купили платье и шляпу в салоне Джея? Они и были в тех пакетах, которые вы занесли в церковь? Эмили, теперь я понял, зачем вы зашли в ту комнатку возле входа. Чтобы переодеться.

– И что это должно нам доказать? – поинтересовался комиссар Мэйн. – Только не говорите мне, что и за платье тоже платит полиция.

Райан отвел взгляд, смутившись еще сильнее.

– У леди Косгроув был сопровождающий, – напомнил Де Квинси. – Эмили, позволь мне исполнить его роль.

Он заботливо, словно женщину, понесшую тяжелую утрату, провел дочь вдоль прохода. Остальные двинулись следом.

Возле ограды алтаря Де Квинси остановился и посмотрел на молельную скамью леди Косгроув справа от себя:

– Тело ее светлости уже унесли?

– Нет еще, – ответил комиссар Мэйн.

– Тогда мы воспользуемся другой крытой молельней, – решил Де Квинси и указал рукой налево: – Сюда, Эмили.

Расположенная рядом с колонной кабинка ничем не отличалась от той, что принадлежала леди Косгроув. По углам стояли четыре столба, к ним были привязаны занавеси. Внутри в три ряда располагались скамейки.

– Могу я попросить у вас два-три фонаря? – обратился Де Квинси к констеблям. Установив фонари перед кабинкой, он пояснил: – Я пытаюсь таким образом создать эффект яркого дневного света. Утром молельню леди Косгроув открыли сразу же после появления хозяйки. Будьте добры, отоприте теперь эту.

Один из служителей подошел к дверце.

Де Квинси обернулся к даме в траурной одежде:

– Эмили, прими мои глубочайшие соболезнования.

– Соболезнования? По какому поводу? – недоуменно воскликнул комиссар Мэйн.

– Эти слова произнес человек, сопровождавший сегодня утром леди Косгроув, – пояснил Де Квинси. – За исключением обращения. Он сказал «леди Косгроув», а не «Эмили». А затем произнес: «Примите мои глубочайшие соболезнования». Инспектор Райан, я ничего не напутал?

– Нет. Именно эти слова я тогда и слышал.

– А теперь, Эмили, подними, пожалуйста, вуаль.

Дама выполнила просьбу, и комиссар Мэйн ошеломленно отшатнулся:

– Но…

Это оказалась вовсе не Эмили, а седая женщина приблизительно шестидесяти лет, одинакового роста с дочерью Де Квинси.