Эмили Локхарт - Мы были лжецами

Раньше я любила красивые вещи. Как мама, как все Синклеры. Но теперь не люблю.

Мамуля заполнила наш дом в Берлингтоне серебром и хрусталем, дорогими альбомами и кашемировыми одеялами. Толстые ковры украшают пол, картины местных художников, которых она постоянно скупает, – стены. Ей нравится старинный фарфор, который красуется на видном месте в гостиной. Прекрасный «Сааб» сменился «БМВ».

Все эти символы хорошего вкуса и процветания бесполезны.

– От красоты много пользы, – спорит мама. – Красивые вещи делают дом особенным, создают личную историю. И просто дарят удовольствие, Каденс. Ты когда-нибудь слышала об удовольствии?

Но мне кажется, она врет – мне и себе – о том, зачем ей эти предметы. Дело в том, что радость от новой покупки придает ей, хотя бы на мгновение, чувство власти. Думаю, это поднимает ее статус – дом, полный красивых безделушек, дорогих картин от ее талантливых друзей и ложек от «Тиффани». Антиквариат внушает людям мысль, что пусть мама, окончив престижный Брин-Мор, всего лишь разводит собак, но у нее есть власть – потому что есть деньги.

Отдаю: свою подушку. Я ношу ее с собой, пока бегаю по городу.

У двери в библиотеку, прислонившись к стене, стоит девушка. У ее ног бумажный стаканчик для мелочи. Она немногим старше меня.

– Хочешь подушку? – спрашиваю я. – Наволочку я постирала.

Она берет ее и садится сверху.

В эту ночь мне было неудобно спать, но это к лучшему.

Отдаю: «Короля Лира» в мягкой обложке, которую я читала, оставшись на второй год, – нашла под кроватью.

Пожертвовала в публичную библиотеку.

Мне не нужно его перечитывать.

Отдаю: фотографию бабули Типпер с вечеринки Сельскохозяйственного института, в вечернем платье и с поросенком на руках.

На пути домой я останавливаюсь у «Гудвила».

– Привет, Каденс, – машет мне Патти из-за стола. – Ты просто так заехала?

– Это моя бабушка.

– Она была великолепна, – посмотрела на фотографию Патти. – Уверена, что не хочешь забрать фото? Можешь пожертвовать только рамку.

– Уверена.

Бабушка мертва. Ее фотография ничего не изменит.

– Ты снова заходила в «Гудвил»? – спрашивает мама, когда я возвращаюсь домой. Она нарезает персики специальным ножом для фруктов.

– Да.

– От чего избавилась на этот раз?

– От старой фотографии бабушки.

– С поросенком? – Ее губы дергаются. – Ох, Кади.

– Она была моя, я имела право ее отдать.

Мамочка вздыхает:

– Если отдашь одну из собак, я устрою тебе сладкую жизнь.

Я присаживаюсь на рядом с собаками. Бош, Грендель и Поппи встречают меня тихим тявканьем. Они наши семейные собаки, великолепные и воспитанные. Чистокровные золотистые ретриверы. Поппи родила потомство для маминого бизнеса, но щенки и остальные собаки живут с маминым партнером на ферме за Берлингтоном.

– Я бы никогда не смогла, – говорю я.

Шепчу в пушистые собачьи уши, как я их люблю.

Если погуглить «травма мозга», большинство сайтов подтвердят, что одно из последствий – выборочная амнезия. Когда мозг травмирован, пациенты редко теряют память. Они не могут вспомнить лишь, как получили травму.

Но я не хочу, чтобы люди знали о моем изъяне. Несмотря на все консультации, сканирования и таблетки.

Не хочу быть инвалидом в их глазах. Не хочу пить еще больше таблеток. Не хочу докторов и обеспокоенных учителей. Клянусь Богом, докторов с меня достаточно.

Вот что я помню из лета, когда произошел несчастный случай:

Как влюбилась в Гата, стоя у кухонной двери в Рэд Гейт.

Его розу для Ракель и мой вечер с бутылкой вина, когда я не находила себе места от гнева.

Напускное нормальное поведение. Приготовление мороженого. Игру в теннис.

Зефирный десерт и ярость Гата, когда мы велели ему заткнуться.

Плавание под луной.

Поцелуй с Гатом на чердаке.

Историю про «Крекер Джек» и помощь дедушке, когда он спускался по лестнице.

Качели, подвал, Периметр. Мы с Гатом лежим в обнимку.

Он видит, как я истекаю кровью. Задает вопросы. Перевязывает мои раны.

Остальное я не очень помню.

Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.

Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «С черным жемчугом?»

Джонни, он идет вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.

Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.

И мы все, четверо Лжецов, смеемся так громко, что у нас кружится голова и почти тошнит. Но что нас так рассмешило? И где мы тогда были?