Дэн Браун - Код да Винчи 10+

– Да? – ответил мужской голос.

– Учитель, я вернулся.

– Говори, – приказал собеседник, судя по всему, довольный тем, что слышит Сайласа.

– Все четверо мертвы. Трое sénéchaux и сам Великий магистр.

Повисла пауза, словно Учитель возносил молитву.

– В таком случае, надо думать, ты располагаешь информацией?

– Все четверо сказали одно и то же. Независимо друг от друга. – Сайлас помолчал, понимая, что информация, которую он вытянул из жертв, способна вызвать потрясение. – Учитель, все они, как один, подтвердили, что clef de voûte … легендарный краеугольный камень существует.

В трубке послышалось, как его собеседник коротко втянул в себя воздух, и Сайлас на расстоянии ощутил волнение Учителя.

– Краеугольный камень…

Согласно поверью, братство выгравировало карту на каменной пластине, с указанием на место последнего упокоения его главной тайны, тайны, настолько могущественной, что ее защита стала смыслом существования самого братства.

– Когда мы завладеем краеугольным камнем, то окажемся всего в одном шаге от цели, – прошептал Учитель.

– Мы ближе к ней, чем вы думаете. Камень здесь, в Париже.

– В Париже? Невероятно! Все складывается слишком просто.

Сайлас рассказал, как развивались вечером события… как все четыре жертвы сообщили буквально одно и то же: краеугольный камень хитроумно спрятан в определенном месте в одном из древних парижских храмов – церкви Сен-Сюльпис.

– В доме Господнем! – воскликнул Учитель. – Они над нами насмехаются!

– Как поступали веками.

Учитель умолк, словно хотел осознать торжество момента. И наконец заговорил:

– Ты сослужил великую службу Господу. А теперь должен добыть для меня этот камень. Немедленно. Сегодня ночью. – И он объяснил, что следовало сделать.

Повесив трубку, Сайлас почувствовал, как вся его кожа покрывается мурашками от предвкушения. Один час, твердил он себе, благодарный, что Учитель дал ему время покаяться, прежде чем вступить в дом Господень. Я должен очиститься от совершенных сегодня грехов.

Боль – это то, что требуется, прошептал он.

Бодрящий апрельский воздух врывался в окно мчавшейся по улицам Парижа полицейской машины. Сидевший рядом с водителем Роберт Лэнгдон старался привести в порядок мысли. Наспех приняв душ и побрившись, он выглядел относительно прилично, но не сумел унять бушующей внутри тревоги. Пугающий снимок бездыханного тела хранителя продолжал стоять перед его глазами.

Жак Соньер умер.

Его смерть невольно вызвала острое чувство потери. Пусть Соньер и слыл затворником, своей приверженностью искусству он заслужил справедливое уважение, и Лэнгдон совсем недавно радостно предвкушал встречу с этим человеком.

Город за окнами машины мало-помалу засыпал: торговцы катили тележки с засахаренным миндалем, официанты выставляли на тротуар мешки с мусором, припозднившиеся парочки жались друг к другу, стараясь согреться на свежем, пропитанном ароматом жасмина ветерке. «Ситроен» полновластно передвигался в этом уличном хаосе, прорезая поток машин сиреной, словно ножом.

– Капитан обрадовался, узнав, что вы сегодня вечером все еще в Париже, – сказал полицейский, прибавляя газ на северном подъезде к знаменитому саду Тюильри – месте, которое Лэнгдон почитал почти священным. В этом саду художник Клод Моне экспериментировал с формой и цветом, став позднее родоначальником движения импрессионистов.

Полицейский выключил ревущую сирену, и Лэнгдон с облегчением вздохнул, наслаждаясь наступившей тишиной. Машина вильнула влево, пронеслась по центральной аллее парка, обогнула круглый пруд, пересекла пустой проспект генерала Лемонье и вылетела на широкое четырехугольное пространство. Впереди показался обозначенный гигантской каменной аркой выход из сада Тюильри.

Арка на площади Карузель.

Все, кто ценит искусство, любят это место. С этой точки открывается вид на четыре лучших в мире художественных музея – по одному на каждой стороне горизонта. Из правого окна на юге был виден ярко расцвеченный иллюминацией фасад популярного Музея д’Орсе, располагающегося в здании бывшего железнодорожного вокзала, – ныне экспозиция произведений изобразительных и прикладных искусств. Стоило повернуть голову налево, и перед глазами вставала верхушка здания Центра Помпиду в стиле ультрамодерн, приютившего Музей современного искусства. За спиной над деревьями возвышался Луксорский обелиск, стоящий перед Национальной галереей Жё-де-Пом.