Морис Леблан - Необычайные приключения Арсена Люпена (сборник)

– Так что сигара?…

– Была выдолблена мной, как и ножик.

– А записки?

– Написаны мною самим.

– А таинственная корреспондентка?

– Она и я – одно лицо. Я пишу всевозможными почерками.

– Как же допустить, чтобы служащие в антропометрическом бюро, взяв приметы Бодрю, не заметили, что они расходятся с вашими?

– Перед моим возвращением из Америки один из служащих бюро за хорошую плату занес на мою карточку неверную пометку, вследствие чего приметы Бодрю не могли уже совпасть с приметами Арсена Люпена.

Опять наступило молчание.

– А теперь что вы будете делать? – спросил, наконец, Ганимар.

– Отдыхать! – воскликнул Люпен. – Я буду усиленно питаться и понемногу снова сделаюсь самим собой.

Уже начинало смеркаться.

– Кажется, нам больше нечего сообщить друг другу? – сказал Люпен, остановившись перед Ганимаром.

– Напротив, – ответил Ганимар. – Я хотел бы знать, откроете ли вы истину относительно вашего бегства? Моя ошибка…

– О, никто никогда не узнает, что из тюрьмы выпустили Арсена Люпена. Для меня крайне важно, чтобы мой побег оставался окутанным мраком неизвестности и носил характер чего-то чудодейственного. Итак, не бойтесь, мой добрый друг, и прощайте! Сегодня вечером я обедаю в гостях, мне едва хватит времени переодеться.

– А я думаю, что вы жаждете покоя!

– Увы, существуют светские обязанности, от которых нельзя уклониться. Отдых начнется завтра.

– А где вы обедаете сегодня?

– В английском посольстве.

Накануне отъезда я послал свой автомобиль прямо в Руан, а сам должен был нагнать его по железной дороге и затем отправиться к друзьям, жившим на берегу Сены.

За несколько минут до отхода поезда из Парижа в мое отделение ввалились семеро мужчин, из которых пятеро курили. Как ни краток был переезд в скором поезде, но перспектива совершить его в такой компании была мне крайне неприятна, тем более что старинный вагон, в котором я сидел, не имел бокового коридора. Я взял свое пальто, газеты, путеводитель и перешел в одно из соседних отделений.

В нем сидела только одна дама. При моем появлении она не могла удержаться от жеста неудовольствия, не ускользнувшего от меня, и шепнула что-то господину, стоявшему на ступеньке вагона, – вероятно, мужу, провожавшему ее. Мужчина окинул меня внимательным взглядом и, по-видимому, довольный результатом своего осмотра, тихо сказал что-то жене, улыбаясь и как будто успокаивая ее, как трусливого ребенка. Дама также улыбнулась и бросила на меня дружелюбный взгляд, точно вдруг уверившись, что я принадлежу к числу порядочных людей, с которыми женщина может безбоязненно остаться с глазу на глаз в продолжение двух часов в маленьком помещении, величиной в шесть квадратных футов.

– Ты ведь не рассердишься на меня, дорогая, – сказал муж, – но я не могу дождаться отхода поезда: у меня назначено важное свидание.

И, нежно поцеловав ее, он ушел.

Жена махнула ему платком из окна вагона и украдкой послала несколько поцелуев.

Раздался свисток, и поезд тронулся.

В этот момент дверь отворилась, и, несмотря на протесты кондуктора, в наше отделение вошел новый пассажир.

Моя спутница, укладывавшая свои вещи в сетку вагона, взволнованная, опустилась на скамейку.

Я далеко не трус, но сознаюсь, что такие внезапные вторжения мне всегда неприятны. Они кажутся подозрительными. Однако наружность и манеры нового пассажира скоро сгладили дурное впечатление, произведенное на меня его вторжением. Он казался корректным, почти элегантным в своем модном галстуке, в свежих перчатках и с таким энергичным лицом…

Но, черт возьми, где я видел это лицо? Без сомнения, я где-то видел его. Выражаясь точнее, я находил в своей памяти впечатление, оставляемое в нас несколько раз виденным портретом, оригинала которого мы никогда не видали. В то же время я чувствовал, что напрягать свою память вполне бесполезно, так как это воспоминание было слишком смутно и неопределенно.

Взглянув на свою соседку по вагону, я был поражен ее бледным, взволнованным лицом. Она смотрела на своего соседа, сидевшего на той же стороне, с выражением настоящего ужаса; я заметил, что она протянула дрожащую руку к маленькому саквояжу, лежавшему на скамейке подле нее. Схватив саквояж, она нервно прижала его к своей груди.

Наши глаза встретились, и я прочел в ее взгляде столько беспокойства и страха, что не удержался от вопроса: