Блейк Крауч - Абандон. Брошенный город

Иезекиль застонал.

– Черт! – вырвалось у него.

– Что, сильно больно? – спросил Ооту.

– Больнее не бывает.

Плотная, темная туча проплыла над перевалом и начала опускаться на каменное поле.

– Ну так что, теперь-то расскажешь? – снова заговорил Кёртис. – Терять тебе все равно уже нечего…

– Что рассказать? – повернулся к нему Уоллас. – Что ты хочешь услышать?

– Я знаю, что мой брат выехал с тобой из Силвертона прошлой осенью. Он сообщил мне это перед тем, как уехать. С ним был ты и еще двое. Через три недели ты появился в Абандоне один и объяснил, что в последнюю минуту твои спутники решили остаться.

– И ты назвал меня отъявленным лжецом.

– Я и сейчас готов это повторить. Черт… – Шериф опять скривился от боли.

Ооту бросил Билли двуствольный дробовик, подошел к шерифу и опустился перед ним на снег.

– Натан был твоим братом, – сказал он холодно.

– Младшим братом, – уточнил Кёртис.

– Какого черта! Теперь это уже не важно, так? Я не хотел ехать с ними, но в начале октября они догнали меня на дороге в Абандон.

– Так вас было четверо?

– Верно. Снег пошел уже на следующий день, к вечеру, и валил не переставая целую неделю. Провизией мы запаслись только на три дня и к концу изрядно проголодались. Снегоступов у нас не было. До ближайшего жилья не меньше десяти миль в любую сторону. Снегу легло на шесть футов. Попробуй-ка пройти в таком дерьме на приличное расстояние! Мы пытались охотиться, но все зверье ушло в зимнюю спячку, так что даже зайца на глаза не попалось. Разбили лагерь на краю леса, в сухостое, и к концу октября стало изрядно голодно. Один парень сбежал. Лошади подохли и замерзли. Ребята выглядели не лучше мертвецов, да и я мало чем от них отличался. Однажды утром я взял дробовик, да и пошел из лагеря. Сил только и хватало, что на ногах держаться. Отошел немного и пальнул в дерево, а сам стал кричать, что, мол, лося уложил. Они и прибежали. Радостные. С криками да воплями.

Ооту на мгновение замолчал, но потом стал рассказывать дальше.

– Первым был Макклюрг – я его и подстрелил. Натан понял, что к чему и что надо делать, но участвовать отказался. Мне ничего не оставалось, как убить и его. Но варить твоего брата я не стал. Макклюрг был помясистей, пожирней. Я его ляжки поджарил. Обе. Набрался сил, отложил запас в старую медвежью берлогу и на следующее утро тронулся. За три дня добрался до Абандона.

Билли смотрел на сообщника, как завороженный – широко открытыми глазами, разинув рот и показывая ломаные зубы.

– Ты ел человеческую задницу?! – охнул он.

– Я с голоду помирал, понимаешь? – буркнул в ответ Уоллас. – И к столу по случаю Дня благодарения меня никто не зазывал. В любом случае тебя это не касается. Я это к тому рассказал, что человек должен правду знать, какая судьба его брату выпала.

Проплывающее облако окутало все вокруг туманом и принесло несколько случайных снежинок. Холод проник в кости, и Иезекиль знал, что уже никогда он от него не избавится. Он понимал, что умирает, и, думая об умирающем брате, ощущал необычайно сильную связь с ним. Был ли Натан так же одинок в последние мгновения перед смертью?

Дыхание шерифа замедлилось. Он ощутил вкус крови на зубах и почувствовал, как она сбегает из уголка рта. Дико хотелось пить. Дрожа от холода, он посмотрел на Ооту.

– Не смотри на меня так, – предупредил тот. – Как будто я ненормальный какой-то. Ты одного брата потерял, а я всех троих – федералы под Малверн-Хиллом положили. Тебе не пришлось сидеть над Натаном да рассказывать ему про дом и все такое, когда он разрублен чуть ли не пополам и из него наружу все лезет. Такое раз увидишь – и уже никогда не забудешь.

Но Иезекиль его не слушал – мысленно он спустился в каньон, в свой маленький домик, к Глории, лежащей на кровати. Он почувствовал ее горе – и все воспоминания о Ледвилле, парнях и той свободе, которая ассоциировалась с ними и которую он попробовал сегодня, превратились в дым. Губы шевельнулись, повторяя ее имя. В этот момент Кёртис любил ее и нуждался в ней, как никогда раньше. Он думал обо всем, чего не сказал ей. Может быть, она знала это без него? Нет, наверное, нет, ведь он и сам не знал об этом до последнего момента…

Иезекиль услышал глубокий, загрубелый голос и попытался открыть глаза.

Они открылись, но к этому времени каменистое поле, туман и люди сделались серыми, и тьма, посланница той, что не нуждалась в представлениях, накрыла все вокруг, так что весь мир Зека почернел по краям, как прихваченная зимним холодом роза.