Клэр Кендал - Дневник жертвы

Не знаю, как это получилось, но я уже сижу на стуле, а передо мной на столе стоит стакан воды. Мне предлагают чашку чая. Мотаю головой, беззвучно выговаривая «нет, спасибо». Чья-то рука толкает ко мне упаковку бумажных салфеток. Это детектив-констебль Питер Хьюз – высокий, худой и страшно сутулый мужчина лет пятидесяти, в толстенных очках и с огромной копной волос стального цвета. Он прихлебывает черный кофе. Вид у него усталый – наверно, дежурил всю ночь. Достаю салфетку, вытираю слезы и сморкаюсь. Откашливаюсь. Все равно что-то мешает; откашливаюсь снова. Беру стакан с водой и отпиваю глоток.

– Не торопитесь, – произносит детектив-констебль. – Соберитесь с мыслями. Начнете говорить, когда будете готовы. Главное, что вы уже здесь. Я вижу, вам это непросто далось.

Видимо, по моему лицу он понял, что дело серьезное. А может, услышал слова, которые застряли у меня в горле. По мне видно, как я разваливаюсь на куски; я похожа на кусок картона, плавающий в сточной канаве.

На стене за детективом-констеблем висит табличка: «С пострадавшими работают опытные специалисты. Вас выслушают с уважением, сочувствием и пониманием».

Я в этом уже убедилась. И детектив-констебль Хьюз, и молоденький полицейский, который привел меня сюда и теперь сидит тихо как мышка и ведет записи, – оба они полностью соответствуют тому, что обещает табличка. А как насчет слова, описывающего мою роль во всем этом? Пострадавшая. То самое слово, которого я изо всех сил старалась избегать. То самое слово, которое мозолило мне глаза во всех брошюрках и резало слух в суде. Именно оно возникает в голове у детектива Хьюза и молоденького полицейского, когда они на меня смотрят. И я ничего не могу с этим поделать.

Мы сидим на пластиковых стульях под дерево. Между нами – круглый стол из того же материала. Другой мебели в комнате нет. Тихий голос детектива-констебля глухо отражается от пола, покрытого линолеумом. Меня спрашивают, не желаю ли я подождать констебля-женщину, которая придет через несколько часов. Дрожащим голосом отвечаю, что хочу говорить сейчас, если можно. Детектив-констебль заверяет меня, что можно. Огромное зеркало за его спиной – на самом деле, по-видимому, окно. Впрочем, вряд ли за мной сейчас наблюдают. Надеюсь, в скором времени через него будут наблюдать за тобой.

Я постоянно ухожу куда-то в сторону и пытаюсь рассказать все сразу, но детектив Хьюз – настоящий профессионал: он так искусно направляет меня, что мне все же удается излагать события в хронологическом порядке. Я говорю ему, что пыталась делать все как следует. Что я не облегчила тебе задачу – о нет, совсем наоборот! Сама не знаю, почему я так настойчиво пытаюсь его в этом убедить.

Заверяю его, что не сижу в социальных сетях, не афиширую подробности своей личной жизни и не объявляю всему свету, куда собираюсь поехать. Что я не из тех, кто ведет активную жизнь в Интернете, и мне вообще не свойственно выставлять себя напоказ. Что я не размещала в Интернете никакую информацию о Ровене и о наших с ней отношениях, но ты все равно нашел ее и окончательно разрушил дружбу, которая все последние годы висела на волоске. Сообщаю, что ты не пытался преследовать меня по университетской электронной почте; мой личный адрес тебе вряд ли известен, поскольку его я даю только самым близким.

Потом я говорю, что, по моему мнению, у тебя не было другого выхода, как выслеживать меня старым добрым способом – часами караулить в тех местах, где я рано или поздно должна была появиться. Что в результате я сократила количество этих мест до минимума. Что я практически не выходила из дома. И тут до меня доходит очевидное: моя виртуальная жизнь тебя совершенно не интересует. Ты должен видеть, слышать и прикасаться. Тебе нужна реальная я, а не моя электронная копия.

Рассказываю о той ночи. Объясняю, что почти ничего не помню. Сообщаю о своих опасениях: ты наверняка что-то подсыпал мне в вино; ты наверняка скажешь, что у нас был секс по взаимному согласию. Я боюсь. Боюсь, несмотря на его доброе лицо, на котором застыло профессионально-невозмутимое выражение. Сейчас он рассмеется и скажет, что ничем не может мне помочь…

– Ни о каком взаимном согласии здесь не может быть и речи, – произносит он, рассеивая мои страхи.

Я вспоминаю, как мистер Харкер сказал Лотти, что не сомневается в истинности ее слов. Вспоминаю, как ее глаза наполнились слезами. Теперь я в полной мере понимаю ее робкую признательность. Теперь я сама чувствую то же, что и она. Глаза пощипывает от слез; быстро моргаю несколько раз, чтобы смахнуть их. Не хочу прерывать детектива-констебля.