Патриция Хайсмит - Те, кто уходят (litres)

Рей прошел в ванную, снял пальто, швырнул его через дверь на кровать, стащил с себя пиджак и обнаружил кровь на рукаве рубашки в бело-голубую полоску. Снял и рубашку.

Рана представляла собой крохотную полоску не более полудюйма в длину – классическая царапина. Рей намочил чистое полотенце и промыл ранку. Затем вытащил из чемодана лейкопластырь, вспомнив, что этот широкий лейкопластырь был единственным остававшимся в жестяной коробке, когда он на Мальорке разгребал аптечку. Помогая себе зубами, он обвязал ранку носовым платком. Рубашку замочил в раковине с холодной водой.

Пять минут спустя, облачившись в пижаму, он заказал себе двойной «Дьюарс» [3]в номер и дал хорошие чаевые юному коридорному. Выключив свет, он со стаканом подошел к окну. Номер у него был на одном из верхних этажей, и Рим отсюда казался широким и низким, если не считать мощного купола собора Святого Петра вдалеке и башен Санта-Тринита на вершине Испанской лестницы. Рей подумал, что Коулман, вероятно, считает его мертвым – уж больно резко он упал на ограду. Коулман даже не оглянулся. На лице Рея мелькнула улыбка, хотя он хмурился. Откуда у Коулмана появился пистолет? И когда?

Завтра Коулман улетал дневным рейсом в Венецию. И как он сам сказал сегодня, с ним будут Инес и Антонио. Коулман объяснил, что нуждается в перемене обстановки, хочет увидеть что-нибудь красивое и лучше Венеции ему ничего не пришло в голову. Интересно, позвонит ли Коулман завтра утром в отель узнать, вернулся ли Рей? Если портье скажет: «Да, мистер Гаррет у себя в номере», повесит ли Коулман трубку? А если Коулман считает, что убил его, то какие слова он скажет Инес? «Я оставил Рея поблизости от Номентаны. Мы сели в разные такси. Не знаю, кто это мог сделать». Или же Коулман скажет, будто пошел обедать не с ним, а с кем-то другим? Избавился ли он от пистолета сразу же, бросив его с моста в Тибр?

Рей сделал большой глоток виски. Коулман не станет звонить в отель. Он даже и в голову это не будет брать. Если же попытаться припереть его к стене, то он начнет врать. И врать убедительно.

И конечно, Коулман узнает, что Рей жив, поскольку в газетах не напишут о его смерти или серьезном ранении. А если Рей улетит в Париж или Нью-Йорк, то Коулман решит, что он удрал, трусливо убежал от него, вместо того чтобы попытаться объясниться, разобраться, проанализировать. Рей понял, что ему придется полететь в Венецию. А там будут новые разговоры.

Виски помог. Рей вдруг почувствовал, что расслабился, и на него накатила усталость. Он посмотрел на свой большой раскрытый чемодан. На Мальорке он все тщательно сложил, не забыв запонки, блокнот, автоматическое чертежное перо, адресную книгу. Остальные свои вещи – два чемодана и несколько коробок – он переправил в Париж. Почему в Париж, а не в Нью-Йорк, он и сам толком не знал, ведь в Париже ему придется переправить их в Нью-Йорк. Решение не самое хорошее, но с учетом напряженной ситуации, в которой он собирал вещи на Мальорке, он и сам поражался, насколько дельно сработал. Коулман прилетел из Рима за день до похорон, а потом остался еще на три дня. И все эти дни Рей упаковывал свои вещи и вещи Пегги, оплачивал счета, писал письма, расторгал договор аренды с домохозяином, находившимся в Мадриде, так что улаживать дело пришлось по телефону. А Коулман бродил по дому, ошеломленный, молчаливый; однако Рей видел, что тонкие губы тестя сжимаются все сильнее по мере того, как его ненависть к Рею растет. Один раз, как припомнилось вдруг Рею, он зашел в гостиную спросить кое о чем у Коулмана (он спал на диване в гостиной, отказавшись от предложенной ему гостевой комнаты) и увидел, что он держит обеими руками керамическую лампу в форме большой бутылочной тыквы. И Рею на мгновение показалось, что Коулман вот-вот швырнет в него этой лампой, но он поставил ее. Рей спросил Коулмана, не хочет ли тот съездить вместе с ним в Пальму-де-Мальорку за сорок километров отсюда, – Рей хотел посмотреть, как там дела с отправкой его вещей. На следующий день Коулман сел на самолет в Пальме и улетел назад в Рим к своей нынешней любовнице – Инес. Рей не был с ней знаком. Она дважды звонила Коулману, пока тот был на Мальорке. Его вызывали на почту, так как в доме телефона не было. У Коулмана всегда были женщины, хотя Рей не мог понять, что они в нем находят.

Осторожно, чтобы не разбередить рану и не вызвать новое кровотечение, Рей улегся в кровать. Его раздражало, что Коулман будет в обществе Инес и итальянца Антонио. Рей никогда не видел Антонио, но представлял себе этот тип людей: безвольный, миловидный и молодой, аккуратно одетый, без гроша в кармане, сейчас приживала, а прежде, вероятно, бойфренд Инес. Инес, видимо, лет за сорок, возможно, вдова, богатая, возможно, тоже художница, но плохая. Однако в Венеции, если Рею хотя бы еще раз удастся увидеться с Коулманом наедине, он сумеет сказать ему прямым текстом, донести до него простую вещь: он понятия не имеет, почему Пегги убила себя, у него даже мыслей никаких на этот счет нет. Если ему удастся убедить Коулмана, который считает, будто Рей утаивает от него какой-то важный факт или секрет, тогда… А что – тогда? Мозг Рея отказался углубляться в проблему. Рей уснул.