Робин Слоун - Аякс Пенумбра 1969

Тоннель ведет в пещерное пространство, освещенное лампочками в клетях – целая гирлянда свисает с грубо вырубленного потолка. Пещера держится на каркасе из темных балок, и местами бетонный периметр вздымается. Вода образует на поверхности слишком большие лужи – не перепрыгнуть. Поэтому идти приходится прямо по ним. Башмаки Пенумбры переполнены.

Видны следы жизнедеятельности: брошенные перчатки, бумажные стаканчики, поврежденный защитный шлем. Шлем сделан из белого пластика, во весь лоб отпечатан синим цветом логотип БАРТ. Пенумбра подбирает его, встряхивает, надевает на голову.

– Ну и как тебе?

Корвина фыркает:

– Ты самый тощий кессонщик в городе.

Больше ста лет назад «Уильям Грей» был брошен и погребен под каменной грудой.

Затоплен и раздавлен. Мачта давно сломалась, паруса и такелаж разложились. Остался лишь корпус корабля, да и тот едва цел, словно расплющенная банка из-под газировки в мусорной куче.

Потом бригада БАРТ стала рыть через эту кучу тоннель. Пенумбре доводилось видеть сохранившиеся в камне ископаемые, большие плиты, расколотые на куски, выявляющие в разрезе останки древнего животного; именно так сейчас выглядит «Уильям Грей». Его силуэт темен, но различим на стене тоннеля. Здесь, во втором подвальном ярусе города, от корабля еще остается тень.

Опять же миг торжества быстро меркнет, оборачиваясь поражением. Пенумбра представлял себе нечто вроде обломков судна, потерпевшего кораблекрушение, какие он видел в фильме Жака Кусто. Он воображал некое пространство, куда можно проникнуть, чтобы его обследовать, но сейчас это кажется глупым. Их добыча – не археологическая, а геологическая. Одно сплошное ископаемое.

– Вот, – кричит Корвина.

Пенумбра пробуждается от своих печальных грез. Продавец разыскал где-то на площадке две лопаты. Небрежно бросает одну Пенумбре, который упускает и роняет ее.

– Маркус, это не…

– Я вижу корабль, – возвещает Корвина. – Я вижу первый книжный магазин города. Несомненно, Аякс, здесь что-нибудь найдется.

– У тебя тот же дар, что и у меня, Маркус, – сухо говорит Пенумбра.

– Какой дар?

– Так это назвал мистер Аль-Асмари. «Готовность обдумывать вздорные идеи».

Корвина презрительно фыркает.

– Я не обдумываю идеи, – говорит он. – Я ради них работаю.

Он вонзает лезвие лопаты в стену тоннеля и начинает копать.

Проходит час. Может быть, больше. Они все глубже вгрызаются в останки корабля, отбрасывая назад полные совки грязи, ила и разложившейся древесины, оставляя за собой огромную сырую груду. Лопата Пенумбры прорезает мягкие комки – как он подозревает, скорбные останки книг. Они темны, насквозь промокли, сгнили и разрушились, но некие подобия книжных корешков он различает.

Брызжет черная грязь, пропитывая его рубаху и штаны. Чем глубже, тем противнее запах – столетняя гниль наконец-то выходит наружу. Руки у Пенумбры горят, ноги все мокрые, он видит, что даже и Корвина устает, и вдруг…

БУМ.

Его лопата натыкается на что-то иное – не мягкое, не разложившееся. Он вытаскивает ее, бьет еще раз.

БУМ.

– Маркус, мне кажется, что-то такое… – подает он голос, но продавец тут как тут, уже и сам врубается своей лопатой.

Они находят край звучащей тверди, обкапывают ее, чтобы Корвина смог превратить лопату в рычаг. Он зычно ухает, и – небольшой металлический сундук выскакивает из отверстия, с глухим стуком приземляется на сырое дно тоннеля, покачивается, балансируя, на боку и застывает.

Пенумбра и Корвина изумленно смотрят друг на друга.

Сундук сильно проржавел, его поверхность испещрена рыжими наростами и зелено-коричневыми полосами, но, похоже, он цел. Чрезвычайно массивный висячий замок крепко держит крышку.

– Отойди-ка, – говорит Корвина.

Он высоко поднимает лопату и обрушивает ее вниз яростным громоподобным ударом. Мощный старый замок не ломается, а скорее крошится – с неким, как Пенумбре кажется, облегчением.

Потом они пробираются через стройплощадку, сундук несет Корвина. С другой стороны гигантской дыры в грунте их засекает ночной сторож Эмбаркадеро. Он кричит:

– Эй вы! Что вы здесь делаете?

– Не останавливайся, – шепчет Корвина.

Вереница оранжевых ограждающих конусов совсем рядом, а за ними – тротуар, по которому мимо спешат одетые в куртки и шарфы парочки, даже взгляда не бросающие на ущелье, разверзшееся сбоку. Позади застит небо темная стена фривея Эмбаркадеро, и по обоим его ярусам с гудками и свистом летят сквозь ночь автомобили. После подземного тоннеля уличный свет и шум – как бальзам на душу.