Софи Ханна - Идея фикс

Весь этот фарс вызывал у меня желание застрелиться.

В этом году Бенджи купил для меня мешочек с сушеной лавандой в форме сердца. В благодарность я крепко обняла его, и он тут же начал вырываться на свободу.

– Когда люди умирают, когда они прожили сто лет, их сердца уже не бьются, – заявил он. – Правда же, папа?

Родители подарили мне то, что дарят с неизменным постоянством, – не только мне, но и Фрэн, Киту и Антону. С тех самых пор, как мы обзавелись своими семьями, на наши дни рождения, на Рождество и на Пасху они вручают нам подарочный чек на сотню фунтов от фирмы «Монк и сыновья». Приклеив на лицо улыбку, я поцеловала их обоих, изображая благодарность.

Родители Кита раньше были щедры на подарки. Подозреваю, что они и остались щедрыми, даже если больше не покупают их для нас. Но мне обычно очень нравились подарочный сертификат на день в спа-салоне, билеты в оперу, членские билеты в винный и шоколадный клубы… Хотя Кит никогда их не ценил.

– Любой может купить такую фигню, – говорил он. – Если людям не приходится считать деньги, то они с легкостью дарят подобные подарки корпоративным клиентам.

Даже до полного разрыва отношений с родителями он, видимо, не особенно любил их. Я не могла понять этого.

– Много бы я отдала, чтобы мои родители стали такими нормальными, интересными людьми, – заявила я как-то мужу под впечатлением того, что Найджел и Барбара Боускилл, жившие в Бракнелле, часто ездили в Лондон, ходили по театрам или художественным выставкам.

Когда Саймон Уотерхаус спросил, почему Кит отрекся от своих родителей, я пересказала ему то, что услышала от самого Кита: когда в две тысячи третьем году, осознавая перспективу отъезда из Литтл-Холлинга, я заработала легкий нервный срыв, у меня начали выпадать волосы, лицо частично парализовало и меня стало постоянно тошнить, родители мужа сказали ему, чтобы он сам решал свои проблемы и не рассчитывал на их помощь… Все их внимание тогда поглотило открытие нового бизнеса.

Я и представить не могла, что Найджел или Барбара могли проявить такое равнодушие, но когда сказала об этом Киту, он резко возразил мне, заявив, что я не слышала их отповеди, а он слышал, и мне придется поверить ему на слово: его родителям наплевать и на меня, и на него. Так зачем же в дальнейшем навязывать им наше общество?

Мне казалось, что я ответила на вопрос Саймона, но он не выглядел довольным и спросил, не могу ли я еще что-то добавить, хотя бы какие-то мелкие детали об отношениях Кита с родителями. Я сказала, что добавить мне нечего. И, строго говоря, это была правда. Однако правдой было и то, что у меня крутились на языке мои тогдашние мысли: я невольно раздумывала о том, не мог ли Кит намеренно исказить или преувеличить менее обидные слова Найджела и Барбары, ища предлог для разрыва отношений с ними? И все же я решила, что с моей стороны, вероятно, несправедливо подозревать его в таком поклепе на родителей, поэтому ничего не сказала Саймону.

– Продолжай, Конни… все ждут, – мамин голос вернул меня обратно на семейное торжество, в котором я предпочла бы не участвовать. На моих коленях лежал пакет, завернутый в подарочную бумагу, испещренную пожеланиями «Счастливого дня рождения»: подарок от Кита. Только он, Фрэн и я знали, что я уже видела этот пакет фирмы «Чолгололо», скрывавший мой подарок. Мы, все трое, наверное, вспомнили о том, как я недавно едва не испортила задуманный Китом сюрприз ко дню моего рождения. По крайней мере, я сама это вспомнила: «Я стояла в дверях ванной комнаты, а Кит склонился над ножницами и скотчем, стараясь не показать, как его обидело мое недоверие». Теперь я представляла это как сцену из немого фильма, ничего не значащую для меня, и не испытывала ни угрызений совести, ни сожалений. К чувству вины постепенно привыкаешь и со временем приходишь к выводу, что виновата вовсе не ты, а кто-то другой.

Мне не нужен был его подарок, никакой его подарок, но пришлось изобразить взволнованную заинтересованность. Мама хлопнула в ладоши и воскликнула:

– Ах, не терпится взглянуть, что же там! У Кита такой хороший вкус!

С притворными восторженными вздохами я разорвала обертку, думая, что вскоре мне придется сообщить маме и папе о его переезде и что я могла бы избавить себя от недель или месяцев лжи, выложив им всю правду прямо сейчас. А почему бы и нет? Неужели я настолько наивна и вопреки всему продолжаю надеяться, что проблемы между нами развеются как дым?

Как же это сформулировал Кит? «Мы можем сделать нашу ложь правдой».