Рональд Нокс - Тело в силосной башне

– Я не стал бы называть это тайной. Полагаю, тайна имела бы место в том случае, если все задуманное миссис Халлифорд прошло по плану. Тогда могу поставить тысячу против одного – мы бы сроду ни о чем не догадались. Или, по крайней мере, никогда бы не выяснили, что именно пошло не так . Нет, в обмене этими записками никакой тайны нет. Это одна из случайностей, благодаря которой порой все завязывается в узел, и его невозможно распутать. Сама схема или задумка была столь совершенна, что любая мелочь, любая случайность могла превратить ее в дурной сон. Это и есть худшее свойство любого механизма: он полезен, если функционирует нормально, но стоит сломаться какой-то пусть самой мелкой детали – и все, стоп, приехали. Лишь немногие люди способны отрубить себе головы собственными же мечами, большинство все же сносит себе головы с помощью стрелкового оружия, которое демонстрируют другим. В том-то и дело, что сломанный механизм сам по себе исправиться не может.

– Это называется коротко и ясно? Ах, Майлз, ради бога, ведь тебя просили!

– Вы должны это помнить, Лейланд. Я вроде бы говорил вам, смерть Уорсли произошла по несчастью. Вы тогда спросили: не хочу ли я тем самым сказать – ни одна человеческая рука не прикоснулась к Уорсли, чтобы отправить его на смерть? Странно, вы сформулировали это именно таким образом; помню, тогда я совершенно искренне и правдиво ответил, что это не было делом рук человеческих. Главное слово тут – человеческих .

– Господи боже! Не каких-то там призраков… – начал было Лейланд, но Анджела соображала куда быстрее и уже нетерпеливо ломала пальцы, желая высказаться.

– Нет, не то! Конечно, не то! Знаешь, Майлз, просто мерзко с твоей стороны. Уверена, я могла сразу сообразить, если бы ты подошел к изложению этих фактов правильно. Потом этот порез у него на руке! Ах, давай же объясни ему.

– Почта лежала в холле на столике, письма свалены как попало, – начал Бридон. – В том числе два желтых незапечатанных конверта, один адресован Халлифорду, другой – Уорсли. В отдалении позвякивала посуда, а значит, чаепитие в разгаре, и эти звуки так и манили Алексиса, обезьяну, ведь они ассоциировались у него с возможностью поживиться чем-то вкусненьким, доесть остатки печенья и выпить из бокала странный напиток, от которого жгло и пощипывало язык, но потом становилось так тепло и приятно. Вот Алексис, проходя через холл к веранде, запрыгнул на этот маленький столик и увидел там все эти непонятные белые вещицы, которые так легко и удобно рвать на мелкие клочки. Опасность была в том, что его могли застать за этим неблаговидным занятием. Тогда немедленно выгнали бы из комнаты и посадили в клетку до наступления темноты. Все люди смотрели бы на него и корчили сердитые гримасы. Вместо этого он решил провернуть один трюк, который подсмотрел у людей. Алексис тысячу раз видел, как они подсовывают указательный палец под клапан конверта, открывают его и вынимают все, что находится внутри. Однако поддались ему только два незаклеенных конверта, зато с ними все прошло отлично, и Алексис с восторгом наблюдал, как листочки, находившиеся в них, выпорхнули и разлетелись по полу. Раза три или четыре он пробовал проделать то же самое и с другими конвертами, но вдруг понял, что поранил палец – наверное, об острый бумажный угол одного из конвертов. Алексис немедленно засунул палец в рот и стал слизывать кровь. Он так увлекся, что не заметил, как в холл вошел Риддел, дворецкий, и сразу понял произошедшее. Он бросился к Алексису, хотел дать ему шлепка, но обезьяна оказалась слишком проворной и, возмущенно причитая, выбежала на веранду. Риддел стал вкладывать рассыпавшиеся бумажки обратно по конвертам. К несчастью, этот дворецкий оказался хорошим слугой ныне уже старомодного толка. Два сложенных вдвое желтых листка, по всей видимости, выпали из желтых конвертов. Если б он раскрыл их, то мог увидеть, что там красуются послания, но слуга раскрывать не стал. Положил каждый в желтый конверт, разгладил помятые обезьяной другие письма, ведь, как и всякий старый и верный слуга, он был аккуратен, и отправился дальше по своим делам. Никакого урона хозяйской почте нанесено не было, поэтому Риддел и не стал докладывать о происшествии. Он вряд ли упомянул бы о нем и на следующий день, когда полицейские вызвали мужчину на допрос. Какое отношение все это могло иметь к смерти Сесила Уорсли? Он ничего не скрывал, а они и не подумали спросить Риддела об этом. Дело того не стоило. Сам я узнал об этом происшествии только сегодня, когда стал расспрашивать дворецкого перед ланчем. Тут-то все и выплыло наружу.