– Вполне возможно. Но дайте мне хотя бы этот срок заслужить. Покажите документы!
– Неужели вы думаете, что добьетесь чего-то, похитив их? Я сделала с них копии, и к тому же десятки свидетелей подтвердят их содержание, – рассмеялась она от души. – А я-то считала вас умным человеком! И кого вижу перед собой? Дурака, растяпу и заурядного вора.
– Это скоро станет ясно. – Холмс протянул руку, и она с кривой усмешкой и легким пожатием плеч отдала ему бумаги.
– Прошу вас, Уотсон, – сказал мой друг чуть слышно, подходя к журнальному столику, – проследите, чтобы у мадам фон Ламмерайн не было пока доступа к шнурку звонка для вызова прислуги.
При свете свечей он сначала прочитал документы, потом стал внимательно изучать их на просвет, и его четкий худощавый профиль черным силуэтом выделялся на фоне подсвеченных пожелтевших страниц. Потом он посмотрел на меня, и мое сердце заныло, когда я увидел досаду на его лице.
– Водяные знаки на бумаге английские, Уотсон, – спокойно сообщил он. – Но бумага такого типа и качества пятьдесят лет назад поставлялась во Францию в огромных количествах, и потому это нам ничего не дает. Увы, я начинаю опасаться худшего.
И я знал, что беспокоит его не собственная дальнейшая судьба. Он думал лишь о безутешной и отважной женщине, ради которой с готовностью рискнул своей свободой.
У мадам фон Ламмерайн это вызвало лишь новый прилив веселья.
– Легкие успехи ударили вам в голову, мистер Холмс, – сказала она насмешливо. – Но на этот раз вы совершили промах, который дорого вам обойдется.
Однако мой друг вновь положил бумаги рядом со свечами, низко склонившись над ними, и вдруг я заметил, что выражение его лица внезапно изменилось. Уныние и досада ушли, уступив место предельной концентрации внимания. Казалось, своим длинным носом он буквально обнюхивает каждый уголок документов. Когда же он выпрямился, я уловил в его глубоко посаженных глазах блеск возбуждения.
– А вы что думаете об этом, Уотсон? – спросил он, и я поспешил присоединиться к нему. Он указывал на строки, составлявшие каждый из документов.
– Почерк четкий и разборчивый, – выдал свое суждение я.
– Чернила, друг мой! Обратите внимание на чернила! – воскликнул он нетерпеливо.
– Написано черными чернилами, – заметил я, глядя ему через плечо. – Но, как мне кажется, это тоже нам ни о чем не говорит. Я храню десяток старых писем от отца, которые были им написаны с помощью точно таких же.
Холмс чуть слышно рассмеялся и потер рукой об руку.
– Великолепно, Уотсон, великолепно! – снова воскликнул он. – А теперь, будьте любезны, изучите имя и подпись Генри Корвина Гладсдейла на свидетельстве о браке. Так. И посмотрите на то же самое на странице приходской книги из Валанса.
– Мне кажется, они в полном порядке, и подписи идентичны в обоих случаях.
– Верно. Но что насчет чернил?
– Здесь они имеют легкий синеватый оттенок. Да, несомненно, это обыкновенные сине-черные чернила с добавлением индиго. И что из этого следует?
– Каждое слово в обоих документах написано черными чернилами. Исключение составляют только имя и подпись жениха. Вам не кажется это странным?
– Действительно, это несколько необычно, но нельзя сказать, что необъяснимо. Вполне вероятно, Гладсдейл имел привычку пользоваться только собственным дорожным чернильным прибором.
Холмс бросился к стоявшему у окна бюро и, порывшись в его ящиках, вернулся с пером и чернильницей.
– Как вы считаете, это тот же цвет? – спросил он, окуная кончик пера в чернила и делая несколько пометок на полях одного из документов.
– Да, цвет абсолютно тот же, – кивнул я.
– Именно так. И чернила в этом приборе сине-черные с добавкой индиго.
Мадам Ламмерайн, до этого спокойно стоявшая чуть поодаль, внезапно метнулась к шнурку звонка, но не успела она даже дотронуться до него, когда по комнате прогремел резкий голос Холмса:
– Поверьте мне на слово, стоит вам позвонить, и с вами будет навсегда покончено!
Она так и замерла, держа руку на шнуре.
– Вы что, издеваетесь надо мной? – фыркнула она. – Неужели вы предполагаете, что Генри Гладсдейл подписал свои брачные документы, сидя у меня за письменным столом? И, к вашему сведению, глупец, подобными чернилами пользуются все.
– В целом вы, конечно, правы. Но только эти бумаги датированы 12 июня 1848 года.
– Да, и о чем это говорит?
– О том, что вы сами допустили маленькую, но роковую ошибку, мадам фон Ламмерайн. Черные чернила с добавлением индиго были изобретены только в 1856 году.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу