Энтони Гилберт - Колокол смерти

С этим похвальным намерением Крук в сопровождении Билла Парсонса и невысокой старушки, действующей, по его словам, от имени миссис Феррис, которая решительно отказалась оставить Ист-Брентон, пока Берти не придет в себя, сели в машину и поехали в Дейнтон. Там они сразу же направились на ферму, где их встретила похожая на призрак Элси Броди. С момента исчезновения ребенка она места себе не находила, и даже сейчас доходящие до дома вести не успокаивали ее. Во сне ей являлась Мэй с искаженным от горя лицом, она начинала стонать и ворочаться, пока не просыпалась в ожидании хоть сколько-нибудь мирного дня. Она открыла дверь, подошла к машине и, не дав Круку объяснить цель визита, начала расспрашивать:

– Ну, как он? Какие новости?

– Под замком, – победоносно объявил Крук, но она только отмахнулась:

– Я про Берти.

– О нем ничего нового не знаю, – покачал головой Крук. – Мне хотелось, чтобы мы вместе съездили к сестре Жозефине. От нее потребуется формальное опознание этого типа.

– Мы уже были у нее, как только узнали обо всем, – сказала Элси. – Она, бедная, еще никак не может прийти в себя после исчезновения малыша. Винит себя в том, что не сразу поняла, что что-то там было не так. «Ну, – говорит ей миссис Хейнс, – если вы сразу можете отличить хорошего человека от дурного, значит, вы умнее, чем большинство из нас, это уж как пить дать». К тому же можно ли требовать от монахинь, чтобы они что-то знали про мужчин? Но ее не убедить. Когда я сказала сестре Жозефине, что мальчика нашли, она только посмотрела на меня и спросила: «Как он? Поправится? Сможет рассказать, как все случилось?» Ну, я ответила, что для этого потребуется какое-то время. Миссис Хейнс говорит, что, наверное, на нее за всю ее жизнь – я про сестру Жозефину – такого внимания не обращали, но мне кажется, что это ей совершенно не по душе. Сидит целыми днями, упершись своими большими ногами в пол, засунув руки поглубже в рукава рясы, и глядит в никуда, словно все ждет, ждет чего-то. Однажды она сказала мне: как хорошо, мол, что в монастырь газет не приносят, запрещено, потому что если бы мать-настоятельница узнала об этом, ее скорее всего просто выставили бы вон.

Машина подъехала к дому миссис Хейнс – скромному современному коттеджу. Миссис Хейнс увидела, как машина притормозила, и мгновенно очутилась у двери – палец прижат к губам, глаза блестят от возбуждения.

– Я словно предчувствовала, что вы приедете, – сказала она. – Как там мальчик, есть какие-нибудь новости?

– Вообще-то нам хотелось бы поговорить с сестрой Жозефиной, – отрубил Крук.

– Ну, насчет этого не знаю. – Миссис Хейнс с подозрением посмотрела на гостей. – Постоянные разговоры о малыше, о том, в каком состоянии он находится, – похоже, всего этого для нее многовато. Она поднялась наверх отдохнуть, и я обещала ее не беспокоить.

– Не хотелось бы показаться бесчувственным, – невозмутимо стоял на своем Крук, – но речь идет даже не об одной, а о трех жизнях, и, боюсь, мы просто вынуждены попросить сестру Жозефину уделить нам немного внимания.

– А чем, собственно, она может быть вам полезна? – поинтересовалась миссис Хейнс.

– Она единственная, кто утверждает, что видела этого малого своими глазами.

– А вы что, привезли его с собой?

– Нет, но у нас есть фотографии. Может, все же скажете ей, что мы здесь? Меня, знаете ли, и другие дела ждут.

Миссис Хейнс, раскрасневшаяся от возбуждения, проводила гостей в свою маленькую гостиную и поднялась наверх, где находилась комната сестры Жозефины.

– Не могу винить ее в том, что она избегает общества соседей, – промолвила Элси. – Они словно мухи на мед слетаются, когда происходит что-нибудь подобное.

– И что, ей придется свидетельствовать в суде? – через какое-то время спросила она, и в эту самую минуту в гостиную влетела миссис Хейнс. Глаза у нее округлились и сделались похожими на блюдца, язык заплетался.

– Она… она… сестра Жозефина… о, это ужасно.

Элси так и подпрыгнула:

– Только не говорите, что она покончила с собой. Нет, нет, этого просто не может быть. Это было бы слишком ужасно.

Крук бесцеремонно отодвинул причитающую женщину в сторону и, грохоча своими здоровенными башмаками, бросился вверх по лестнице, так что весь этот на скорую руку сколоченный домик заходил ходуном. Дверь в комнату сестры Жозефины была открыта, шторы задернуты, внутри царил полумрак. На стоящей около стены кровати смутно виднелась чья-то фигура. Крук шагнул к кровати и грубо сдернул одеяло. На пол скатился валик, спеленутый так, что походил на человеческое тело; сверху он был прикрыт капором, который на расстоянии, даже при свете, можно было принять за человеческую голову. Крук оглядел все, что осталось от сестры Жозефины, и яростно выругался. Потом подошел к окну, отдернул штору – рама оказалась поднята. Водосточная труба представляла собой некоторую, пусть и ненадежную, опору, куда можно было поставить ногу, да и в любом случае в домике было всего два этажа, и прыгать со второго казалось не так уж рискованно, разве что для очень грузного мужчины.