Кристофер Сэнсом - Мертвая земля

– Но это дело не имеет ни малейшего отношения к политике, – возразил я. – Леди Елизавета желает лишь, чтобы расследование провели добросовестно, а вердикт, вынесенный присяжными, был справедливым.

– Возможно, к большой государственной политике это дело отношения и не имеет, но вот зато политики местной касается самым непосредственным образом, – заявил Барак. – Я уже успел выяснить, что фамилия Болейн не возбуждает здесь особых симпатий. Да и то, что Джон Болейн поселил в своем доме служанку из таверны, отнюдь не пришлось местному дворянству по нраву.

– Да, я тоже об этом слышал.

– Вы полагаете, он невиновен? – спросил Барак, буравя меня взглядом.

– Пока не знаю. Моя задача – выяснить это до начала суда, а потом добиться справедливого решения.

– Как ты считаешь, присяжные будут беспристрастны? – обратился к Джеку Николас.

– Вряд ли, – пожал плечами Барак. – Как я уже говорил, сама фамилия Болейн возбуждает в Норфолке неприязнь. И судьи заранее настроены на обвинительный вердикт. Надо сказать, приговоры год от года становятся все суровее – подозреваю, виной тому кальвинисты, которые получили теперь слишком много власти.

– Помню, ты упомянул, что один из судей отличается особой суровостью, – заметил я. – Судья Катчет, не так ли?

– Да уж, дай ему волю, он бы всех отправил на виселицу, – кивнул Барак. – Другой судья, Рейнберд, более мирного нрава. Со всеми приветлив, без конца улыбается. Иногда кажется, будто он спит на ходу, но на самом деле это не так. Он чертовски наблюдателен и умеет держать нос по ветру. Он тоже может проявить суровость, если сочтет нужным, но до Катчета ему далеко. В общем, во время выездных сессий они уравновешивают друг друга.

– Послушать тебя, так ты не слишком жалуешь судей, – усмехнулся Николас.

– Ты прав, старина, – вздохнул Барак, откидываясь на спинку стула. – Я их не жалую. Видел бы ты, с какой помпой они въезжают в очередной город: красуются на конях в своих красных мантиях, которые в народе называют кровавыми, а вокруг полно вооруженных стражников… А потом второпях пролистывают запутанные дела, не вникая в подробности. Они всегда спешат, так как до смерти боятся подхватить тюремную лихорадку. Быстренько вынесут несколько смертных приговоров и, прежде чем осужденных вздернут на виселицу, двинут в другой город. В гражданские дела они тоже вникать не желают. В прошлом году некий землевладелец затеял тяжбу против слепой вдовы с пятью детьми. Муж ее был арендатором, и после его смерти помещик решил прогнать вдову с детьми прочь, так как вести хозяйство на ферме они не в состоянии. Разумеется, исход тяжбы был предрешен. Суд решил, что вдова не сможет вносить землевладельцу арендную плату и, следовательно, он имеет полное право вышвырнуть ее с ребятишками на улицу. То есть закон всецело на стороне этой канальи.

– Увы, это так, – кивнул я.

– Печально, – проронил Николас.

– Не ожидал от тебя такого, Ник! – удивился Барак. – Я думал, ты всегда защищаешь богатых.

– Не всегда. Когда речь идет о столь вопиющей несправедливости…

– Сейчас настали такие времена, что справедливости не дождешься, – с горечью перебил Барак. – Беднякам платят за их труд деньгами, которые с каждым днем становятся все дешевле. Молодых крепких парней забирают в солдаты и отправляют на эту безумную войну с Шотландией.

– О, я гляжу, ты тоже стал поборником всеобщего благоденствия, – улыбнулся я.

– Просто я вижу, что творится вокруг, – пожал плечами Барак. Два года назад я был здесь, в Норидже, на зимней выездной сессии. Бог свидетель, с тех пор жизнь тут стала еще хуже. Люди жалеют о временах короля Генриха. Пока нами правил этот старый хрыч, каждый хотя бы знал, на что можно рассчитывать.

– Каждый знал, что сидит по уши в дерьме, вот тебе и весь расчет, – вставил Николас.

– Думаю, что скоро пошлю к чертям эту волынку с выездными сессиями, – вздохнул Барак. – Уж лучше работать с лондонскими адвокатами. – Просветлев лицом, он добавил с улыбкой: – Представьте себе, я научился писать левой рукой. Каракули, конечно, выходят ужасные, но их вполне можно прочесть. Так что я снова могу записывать показания свидетелей.

– Замечательно! – воскликнул я, украдкой покосившись на его протез, из которого торчал зачехленный нож.

На пару мгновений повисло молчание. Я заметил, что несколько молодых людей, сидевших за соседним столиком, то и дело бросают на нас злобные взгляды. Все парни были в широкополых шляпах и кожаных куртках; глядя на их дочерна загорелые лица и длинные шесты, стоявшие у стены, я догадался, что это лодочники.