Грегг Олсен - Улей

Дочери она дала имя, считавшееся традиционным в их семье, – Карсон. Самое смешное, как отмечали некоторые, сама Рене по имени её редко называла. Говоря о ней, обычно употребляла «она» или «ребёнок», а пару раз поймала себя на том, что использовала слово «эта».

Мама, однажды услышав это, ужаснулась:

– Рене!

– Что? – как ни в чем не бывало отозвалась она, хотя прекрасно понимала, что маму возмутило её странное отношение к дочери, которое она неизменно демонстрировала с тех пор, как принесла Карсон из родильного дома. Пренебрежительное «эта» машинально слетело у неё с языка во время очередного из бесконечных разговоров с мамой, в ходе которого она пыталась выполнить сразу тысячу дел.

Теперь придется расплачиваться за свои грехи.

Рене просматривала в телефоне объявления с предложениями о работе, цепляясь за хрупкую надежду, что смена трудовой деятельности выведет её из состояния паники, которая теперь правила её жизнью. Наконец она оторвала глаза от дисплея и увидела, что мама смотрит на неё, смотрит тем же взглядом, каким соблазнила её завести ребенка.

– Рене, милая, что с тобой? Какая-то ты… даже не знаю… отстраненная.

– Не знаю, мама, – отвечала она. – Не знаю, почему эта вызывает у меня такие чувства.

– Но… эта , детка? Ее зовут Карсон. У твоей дочери есть имя.

– Да, есть, – согласилась Рене. – Я понимаю, что она – моя дочь, но, мама… – Её голос сорвался на плач.

Мать Рене подошла к дочери, положила ладонь ей на плечо.

– Родная, ты должна взять себя в руки. Карсон – твоя дочь. Так же, как ты – моя.

Не то она сказала.

После разговора с матерью легче ей не стало. Констатация очевидного не затронула струн её души. Простые истины – не аргумент для женщины, которая пребывает во мраке послеродовой депрессии, в черной дыре, что начинает засасывать её в ту же секунду, стоит ей по пробуждении разомкнуть веки.

Толкая перед собой коляску по вязкой глинистой тропе, Рене жевала нижнюю губу, – чтобы не дай бог не озвучить мысли, мельтешившие в её голове. Со мной что-то не так. Ребёнок – это навсегда. По крайней мере, до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать. Или – скорее бы! – пока лекарства, что прописал ей врач, не начнут действовать. Но когда это будет? Таблетки она глотает горстями, как слипшиеся желейные драже, что лежат в вазочке на стеклянном столике дома у мамы.

Лучше бы я завела собаку. Мне нельзя быть матерью. Я даже не чувствую, что Карсон – моя дочь или что она мне нравится. Хуже меня нет матери на всем белом свете.

Рене остановила коляску на краю ущелья и посмотрела вниз, на водопад, обрушивавшийся в глубокое русло реки Нуксак. Выживет ли она? Как поступит?

Что ей делать ?

Не без труда она убедила себя, что препарат все-таки возымел эффект и её самочувствие улучшилось. Отнюдь не на сто процентов, но новая доза, она надеялась, даст желаемый результат. Карсон заворочалась, и Рене взглянула на кареглазую малышку. Рев водопада, казалось, успокаивал её, подобно гудению пылесоса, когда Рене водила его щёткой возле кроватки в детской, которая пока ещё не была до конца оформлена: на свежевыкрашенные стены предстояло наклеить виниловых кроликов и барсуков. Потом лобик Карсон сморщился, что предвещало очередной «концерт». Рене выхватила из поясной сумки пустышку, нагнулась и сунула её в рот испуганной девочке. Несколько мгновений малышка молчала, а потом раздалось раздражающее характерное чмоканье.

Но это все же лучше, чем очередной раунд пронзительных воплей.

Молодая мать смотрела на водопад и пыталась понять: действительно ли ей становится лучше или эта искра надежды – снова иллюзия. Ответ всевозрастающей тяжестью оседал в затылке. Грозный признак.

Ей вспомнились слова подруг и родных:

– Только став матерью, ты поймешь, что значит любить, и это непреложный факт.

Рене крепче обхватила ручку коляски и принялась робко подталкивать её к краю ущелья, к его раззявленной гранитно-земляной пасти. Ладони увлажнились, на лбу выступила испарина. Сердце бешено колотилось.

Она ещё на несколько дюймов придвинула коляску к обрыву. Будет катить её и катить, пока та не полетит вниз. И она сама вслед за ней.

И всё будет кончено.

Рене собралась с духом, и вдруг взгляд зацепился за белую, как мел, фигуру на дне ущелья.

Обман зрения? Или это чья-то злая шутка ?

Что бы это ни было, оно заставило Рене очнуться, удержало на краю пропасти.

Внизу у водопада на мшистом берегу лежало тело. Тело женщины. Обнажённое. Бледное. Мокрое. С согнутыми в коленях широко расставленными ногами. Труп.