Cилье Ульстайн - Шепот питона

Я записала, что о своих отношениях с женой допрашиваемый говорит искренне и честно, а в скобках добавила, что он производит впечатление человека порядочного. Немного подумав, добавила, что он идеализирует собственную семью и даже плохое старается представить в хорошем свете.

– Ваша жена чем-то больна?

Линд покачал головой.

– Нет-нет, ни в коем случае. Но ей приходится непросто. И чтобы сразу расставить все по своим местам: Ибен не моя биологическая дочь. Сам я детей иметь не могу. Ибен – плод изнасилования.

В переговорной повисла тишина. Тур Линд сцепил руки и, положив их на стол, серьезно посмотрел на Августа. Я написала: «Изнасилование» и несколько раз подчеркнула это слово. Мариам ничего об этом не говорила. Все были уверены, что Ибен – дочь Тура.

– Мариам сильная, – сказал Линд, – она справится. Воспоминания об этом событии иногда мучают ее по несколько дней подряд, но нечасто. Мариам порой и с Ибен чересчур сурово обходится. Впрочем, я знаю, что когда она срывается на дочери, то сама переживает. Мариам в детстве пришлось трудно, а в таких случаях роль матери дается особенно непросто. Ведь никому не хочется повторять ошибки, которые допустили родители.

– Мариам заявляла в полицию об изнасиловании?

Тур с серьезным видом покачал головой.

– Она не знает, кто это был. На нее напали в темноте, и заявлять она не стала. Мы познакомились спустя много месяцев после этого, иначе я постарался бы уговорить ее сообщить в полицию.

– Значит, Ибен не ваша биологическая дочь… Расскажите, пожалуйста, о том, какие у вас с ней отношения.

– Она – моя дочь. Будь я ее биологическим отцом, я не любил бы ее больше, чем сейчас. И когда мы с вами закончим этот разговор, я сразу же отправлюсь на ее поиски.

Олесунн

Суббота, 20 марта 2004 года

Я лежала под теплым одеялом, прижавшись к его телу. От гремящей снаружи музыки ножки кровати и матрас дрожали. Сережки царапали мне шею, колготки давили на талию. Мы лежали в кровати. Неро наполовину заполз ко мне под платье, елозя своим сухим шероховатым телом по моему животу. Он немного сдвинулся в сторону шеи, щекоча мне кожу.

Вдруг кто-то принялся настырно колотить в дверь.

– Лив, ну что херня! – заорал Эгиль и начал дергать за ручку.

Я накрылась одеялом с головой, крепче прижалась к питону и заглянула в его безжизненные глаза, словно разрезанные надвое зрачком.

– Я никуда не пойду, – прошептала я, – лучше останусь с тобой.

Всего за два часа до этого я уже приготовилась к вечеринке. Нарядилась в специально по такому случаю купленное платье и, стоя перед зеркалом и облокотившись на диван, надела сережки. Эгиль расхаживал по дому в рубашке стоимостью в полмашины. Я не стала спрашивать, не в кредит ли он ее купил. «Эгилю 20 лет», – кричал со стены написанный большими буквами плакат. Эгиль перечислял имена всех, кого наприглашал, – мол, как же волшебно все будет! Все и впрямь было чудесно, почти как в самом начале, когда я только переехала сюда. Мы расставляли на подносе стаканчики с красным, желтым и зеленым желе, и предвкушение праздника передалось даже мне.

Сперва я настроилась на вечеринку, даже несмотря на то что могла наткнуться на Дэвида или еще какого-нибудь придурка, который начнет ко мне приставать. Пускай Эгиль, мой верный друг, от души повеселится. Однако еще до прихода гостей он взялся за старое, а к этому я готова не была.

– Других подарков мне от тебя не надо, Лив. Все уже даже не спрашивают, почему мы его прячем. Они думают, я вру им про питона.

– Я вообще не понимаю, зачем ты всем про него растрепал, – сказала я.

– Потому что я не придумываю себе всякие странные правила, – окрысился Эгиль.

– Тебе что, внимания не хватает? Ты поэтому хвастаешься? – поддела его я. – Ну да, твой папаша перерезал пуповину, и теперь тебя не уважают…

Разинув от удивления рот, Эгиль уставился на меня так, будто ушам своим не верил. А потом бросился на меня, стараясь завладеть ключиком. Цепочку он порвал, но я заехала локтем ему в живот, вырвалась и, развернувшись, быстро зашагала к себе. Укрыла себя и Неро одеялом и затаилась. В доме гремела вечеринка. Голоса отскакивали от стен и потолка, ноги топали по поцарапанному паркету и линолеуму, а Эгиль колотил в мою дверь. Ничего, к нам он все равно не вломится. Мы с головой накрылись одеялом и вдыхали дыхание друг друга.

– Ты никогда не думал, – прошептала я, – что жизнь – это стена, которую мы стараемся пробить, чтобы посмотреть, что там, с другой стороны?