Кати Хиеккапелто - Колибри

Сегодня я знаю все нужные слова, знаю целый новый язык, знаю его лучше, чем свой старый, могу позвонить даже на коммутатор государственного лесного управления, и за шумом своих сосновых лесов они не услышат в моей речи ни малейшего намека на Курдистан.

А еще я знаю, что здесь в принципе можно доверять полиции, если ты, конечно, не попадаешь под Дублинскую процедуру или диктаторы из миграционной службы не сочтут тебя непотребщиной, которую нужно отослать обратно. Я не такая, у меня гражданство. Не, ну прикольно: я финка, самая что ни на есть официально зарегистрированная! В это лото я выиграла если не семь из сорока девяти, то шесть с половиной точно. Вариантов, кроме как поверить в чудо, у меня не было. Я позвонила в службу спасения.

Растущий по краям дорожки ивняк постепенно переходил в безмолвный лес, тени от его ветвей медленно растворялись в надвигающихся сумерках. По опилкам ухали светлые кроссовки: ноги ковали землю, натренированные мышцы работали, а сердце задавало правильный ритм. Пульсометр ни к чему, она не собирается даже покупать его, – если твое тело полностью под контролем, ты знаешь, чего от него можно требовать.

После первого километра первоначальная тяжесть начала уходить, ногам стало легче, дыхание выровнялось и в беге появились та легкость, тот расслабленный темп, которые могут довести до самого края вселенной.

Приятно дышится влажным воздухом, освеженным дождем и насыщенным кислородом. Легкие работают как кузнечные меха – сегодня им не до усталости. Тело покрывается потом. Она подумала, что если сейчас остановится и разденется догола, то будет блестеть, как этот мокрый лес. Ступни горят. Пора снять перчатки – это только поначалу рукам холодновато. Налобная повязка впитывает стекающие на лицо капли пота, густые волосы намокли у корней. В опилках глухо звучат ровные шаги, мир сжимается вокруг их монотонного ритма, выталкивая из головы ненужные мысли. Остался только шаг, шаг, шаг и ничего больше в этом полном зла мире.

А затем дыхание участилось, усталость начала подниматься от коленей. Пришлось сбавить темп, чтобы получилось добежать до дома. Осталось совсем немного: вон виднеется поваленное дерево, за ним последний рывок – и все. Падая, дерево повалило несколько березок, и теперь его корневище торчало, как голова тролля. Она опять подумала, что за ним можно хорошо спрятаться.

На другой дорожке тишину нарушал лишь шелест тренировочного костюма еще одного бегуна. Лес стоял в молчании, шум моря терялся где-то в его глубине. Только она подумала, неужели птицы уже улетели или, быть может, уснули, как рядом каркнула ворона. Неожиданный звук заставил ее вздрогнуть, перевернул сердце в груди, и сразу же откуда-то сбоку послышался треск, словно гнулись и тут же распрямлялись ветки – в лесу кто-то был. Нет, не кто-то, а что-то: птица, еж, насекомое, в конце концов. Но боже упаси от такого насекомого, пускай это будет лисица или барсук, в лесу ведь всегда полно всякой живности, не стоит пугаться. Так она повторяла, пытаясь успокоиться, но без особого успеха. Она побежала быстрее, даже слишком быстро. Вся чехарда ее жизни заполнила ее голову сплошной какофонией, и сегодня она опять пошла на пробежку, чтобы хоть как-то развеяться.

Она делала это все лето как бесноватая. «Скорей бы начался учебный год, и уехать отсюда, от всей прошлой жизни, начать с чистого листа, перевернуть страницу, открыть новую главу». Эти фразы она повторяла себе с тех пор, как узнала о своем зачислении в университет, но ее не отпускало ощущение, что окончательно освободиться не выйдет.

Когда она была на втором этаже, внизу захлопнулась дверь в подъезд. Последний рывок – взлететь на полной скорости на пятый этаж, и, хотя икры пылали адским огнем, она знала, что справится с этим без труда. Сегодняшняя тренировка была одной из самых простых в ее программе: менее часа легкого бега в комфортном темпе – сплошная радость и удовольствие. В прихожей она скинула пропотевшую одежду, вошла в душевую, открыла кран, и горячая вода забарабанила по ее пульсирующей красной коже, смывая горькую клюкву пота и пену шампуня в протянувшиеся во все стороны под городом канализационные трубы, откуда они попадут на очистные сооружения и ими займется рабочая смена, состоящая сплошь из крепких мужчин. Эта мысль показалась ей забавной. Она вышла из душа, завернулась в белый банный халат, закрутила на голове тюрбан из полотенца, открыла банку пива, вышла на балкон и закурила: скучный бетон и темные окна – этаж за этажом – сплошная темнота. Дежавю, как же так вышло? Она вслух засмеялась над этим районом, пытающимся ее обмануть, впрочем, как обычно. Сейчас он прикидывается спящим, но она хорошо знает, что это чепуха. Все, что он прячет за своими бетонными стенами, знакомо ей до боли. К счастью, после пробежки оно не сильно ее волновало, да и завтрашний день – странно, правда?! – не пугал своим приближением. Эндорфины превратили ее нервы в американские горки, и спать она отправилась в отличном настроении. «Jó éjszakát» [2], – сказала она себе шепотом и уснула.