Элизабет Джордж - Есть что скрывать

Марк сразу стал расспрашивать Робертсона о дыхании Лилибет. Что случилось? Когда? Как?

– Пусть миссис все объяснит. – Тот бросил взгляд в сторону комнаты Лилибет и понизил голос. – Но все равно девочку лучше показать специалисту. Что произошло? Это случилось неожиданно. Все было в порядке, а потом ей стало плохо. Она дышала – и вдруг перестала. Стоит показать ее врачу.

Робертсон ушел, остановившись у двери, чтобы надеть туристические ботинки и взять палки для ходьбы, которые использовал для тренировки мышц рук.

Марк направился в комнату Лилибет. Пит сидела на кровати, обнимая худые плечи девочки; голова Лилибет покоилась на ее груди. Глаза обеих были закрыты. Когда он вошел, глаза открылись только у Пит.

– Робертсон тебе сказал? – Она умолкла и прочистила горло. – На мгновение мне показалось, что мы ее потеряем.

– Ты позвонила в «скорую»?

– Позвонила, но ты знаешь, как это бывает. Они так долго едут… К их приезду мы с Робертсоном уже справились. Но, Марк, она… Ее губы посинели. – Глаза Пит заблестели от слез.

– Робертсон говорит, что ее нужно показать специалисту.

– А смысл? Она скажет то же, что и всегда: «Ее организм не справляется. В такой серьезной ситуации она нуждается в постоянном уходе». Скажет, что может случиться все что угодно. Удушье, инсульт, аневризма, остановка сердца. Но, прибавит она, худшего можно избежать, если поместить ее в стационар, где за ней будет круглосуточно наблюдать медицинский персонал.

Марк посмотрел на Лилибет, голова которой склонилась к матери. Телевизор на противоположной стене показывал какую-то серию «Холодного сердца». Звук был приглушен, остались только яркие краски. Интересно, подумал Марк, если б ее глаза были открыты, хватило бы только цвета для стимуляции ее мозга? И можно ли вообще стимулировать ее мозг? И не тратит ли Пит свою жизнь – эти драгоценные годы – на попытку покорить гору, подняться на которую невозможно?

– Наверное, – сказал он жене. – Но, так или иначе, мы должны отвезти Лили к ней. Кто-то же должен осмотреть ее после такого инцидента.

– Осмотреть на предмет чего? Повреждения мозга? – насмешливо поинтересовалась Пит.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Я больше не хочу слышать эти слова.

– Какие?

– «Поместить в стационар». И «никто вас не упрекнет, если вы примете такое решение насчет ухода за ней». Как будто меня волнуют упреки. Как будто я горю желанием сбагрить ее кому-нибудь, кто положит ее на койку в палате и будет подходить три раза в день, и тогда я избавлюсь от бремени, стану беззаботной, смогу… не знаю, ходить в спортзал? Брать уроки гольфа? Снова заняться плаванием? Каждый месяц посещать парикмахера? Играть в теннис? Учить французский?.. Это мой ребенок, Марк. Это наша маленькая девочка.

– Никто не собирается никуда отправлять Лилибет, – сказал Марк. – Но нам нужно понять, что произошло сегодня и как это предотвратить в будущем. Позвони завтра специалисту, Пит. Мы ее отвезем, вместе. И Робертсон может поехать.

– Я не хочу… – Она прикусила язык.

– Что?

– Я не могу отдать ее в стационар. Пожалуйста, Марк. Я знаю, это трудно, но ты должен понять… – Пьетра заплакала, разбудив Лилибет, которая подняла голову. Пит вернула ее в прежнее положение. – Нет, – повторила она. – Я не могу.

– Пит, ты совсем без сил. Давай я побуду с ней немного. Полежи в ванне. Выпей бокал вина.

– Я ее мать. – Слезы на щеках казались горячими и жгли кожу, словно это не слезы, а кислота, разъедающая все, к чему прикасается. – Я хочу остаться ее матерью. Она – мой единственный шанс быть матерью. Я этого хочу . Она – моя жизнь, Марк. Разве у тебя не так?

Мир Пит был ограничен Лилибет, но Марк отвергал мысль, что с ним будет так же. Значит, ответ отрицательный. Да, она часть его жизни, и очень важная. Но не вся жизнь. Не так, как для Пит.

– Конечно, она моя жизнь, – ответил Марк, поскольку знал, что именно это нужно услышать Пит и что это единственный способ увести ее от кровати дочери, чтобы она могла уделить себе хотя бы полчаса. Он погладил мягкие как пух волосы Лилибет. Потом коснулся коротких темных локонов на голове Пит. – Как и ты. Так было, и так будет.

Она испытующе посмотрела ему в глаза.

– Ты серьезно?

– Серьезнее не бывает. – Марк сделал глубокий вдох, чтобы вобрать в себя свою ложь, превратить ее в правду, с которой он может жить. Потом повторил: – А теперь прими ванну и выпей вина. Я с радостью с ней посижу.

– Правда с радостью?