Гилберт Честертон - Профиль Цезаря

– Что? – нетерпеливо спросила она.

– Кроме немногих несчастных, которые заходят не для того, чтобы выпить молока.

– Вы очень необычный человек, – промолвила молодая женщина. – К чему вы клоните?

– Не стоит беспокоиться, – мягко ответил священник. – Я хочу лишь вооружиться знаниями, чтобы помочь вам, если вы захотите обратиться ко мне за помощью.

– Но почему мне может понадобиться помощь?

Отец Браун продолжил свой полусонный монолог.

– Вы зашли сюда не для того, чтобы повидаться со своей протеже или с бедными друзьями, иначе сразу же прошли бы в другие комнаты… И не потому, что вам стало нехорошо, иначе вы обратились бы к хозяйке заведения, вполне почтенной женщине… кроме того, вы совсем не выглядите больной, только подавленной… Эта улица – единственная в своем роде старая длинная аллея, и дома по обе стороны заперты… Я могу лишь предположить, что вы увидели позади кого-то, с кем не хотели встречаться, и скромная таверна оказалась вашим единственным убежищем в этой каменной пустыне… Надеюсь, я не вышел за рамки приличия, когда позволил себе взглянуть на человека, который прошел мимо сразу же после вашего появления… Он показался мне недостойным, а вы внушаете доверие… Я был готов прийти на помощь, если бы он стал досаждать вам, вот и все. Что касается моего друга, он скоро вернется и определенно не сумеет ничего выяснить, бродя по такой улице… Впрочем, я и не надеялся на это.

– Тогда зачем вы отослали его? – воскликнула девушка, подавшись вперед с еще большим любопытством. У нее было гордое, подвижное лицо со здоровым румянцем и римским носом, как у Марии-Антуанетты.

Священник впервые пристально посмотрел на нее.

– Я надеялся, что вы обратитесь ко мне, – ответил он.

В ее взгляде на мгновение промелькнула сумрачная тень гнева, но потом, несмотря на тревогу, уголки ее губ изогнулись в улыбке.

– Если вы так хотите поговорить со мной, то, наверное, ответите на мой вопрос, – почти сурово сказала она и добавила после небольшой паузы: – Позвольте спросить еще раз: почему вы думаете, что этот человек носит фальшивый нос?

– Воск всегда немного размягчается в такую погоду, – простодушно ответил отец Браун.

– Но это же просто кривой нос, – возразила девушка.

Священник в свою очередь улыбнулся ей.

– Я не говорю, что такой нос станут заводить только из щегольства, – сказал он. – Думаю, он носит фальшивый нос как раз потому, что настоящий гораздо красивее.

– Но почему? – настаивала она.

– Помните детский стишок? – рассеянно спросил Браун. – «Человек был кривоногий и пошел кривой дорогой»… Похоже, этот человек пошел по очень кривой дорожке, следуя за своим носом.

– Да, но почему он это сделал? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Не хочу принуждать вас к откровенности, – спокойно отозвался отец Браун, – но думаю, вы можете гораздо больше рассказать мне о нем, чем я могу рассказать вам.

Девушка вскочила и нервно стиснула руки, словно собираясь уйти, но потом медленно опустила их и снова уселась напротив священника.

– Вы таинственнее всех остальных загадок, – жалобно сказала она. – Но мне кажется, у вашей тайны есть сердце.

– Мы больше всего боимся лабиринта, где нет центра, – тихо ответил священник. – Именно поэтому атеизм – всего лишь ночной кошмар.

– Я все вам расскажу, – устало сказала рыжеволосая девушка. – Не скажу только, зачем я это делаю, потому что сама не знаю.

Она подергала краешек заштопанной скатерти и продолжала:

– Кажется, вы можете разобраться, где снобизм, а где нет, и если я скажу, что принадлежу к старинному роду, вы поймете, что это необходимая часть истории. Главная опасность таится в замшелых высоких принципах моего брата – noblesse oblige [1]и все прочее в таком роде. Вообще-то меня зовут Кристабел Карстерс; возможно, вы слышали о моем отце, полковнике Карстерсе, который собрал знаменитую коллекцию римских монет. Я не смогу описать вам своего отца, достаточно будет сказать, что он сам был очень похож на римскую монету. Он был такой же красивый, настоящий и ценный, такой же металлический и устаревший. Он больше гордился своей коллекцией, чем фамильным гербом, и этим все сказано. Но эксцентричный характер отца сильнее всего проявился в его завещании. У него было два сына и одна дочь. Он поссорился с одним из сыновей, моим братом Джайлсом и отправил его в Австралию, положив небольшое содержание. Потом он составил завещание, по которому его коллекция доставалась в наследство моему брату Артуру вместе с еще более мизерным содержанием. Для отца это была высшая честь, какую он мог оказать, – награда за верность Артура, его высокие нравственные качества и за успехи в математике и экономике, которых он уже добился в Кембридже. Отец оставил мне практически все свое значительное состояние, и я уверена, что он сделал это в знак презрения ко мне.