Ричард Ллойд Пэрри - Пожиратели тьмы - Токийский кошмар

У всех, кто общался с Блэкманами или читал о них в газетах, сложилось собственное устойчивое мнение об их истории. Каждый знал, о чем думали участники событий, и каждый был уверен в собственной правоте – не только по поводу Ёдзи Обары, но и самой Люси, ее семьи и Японии как нации. Это дело самым невероятным образом вызывало всеобщее желание высказать свое мнение.

Особенный всплеск комментариев вызывали поведение Тима и его решение принять 100 миллионов иен. Последующие несколько недель часто казалось, будто его обвиняют в не меньшем преступлении, чем Обару. «Его боль усилится вдвое, – предсказывал корреспондент „Дейли мейл“. – Он будет мучиться из-за того, что мог бы поступить иначе и спасти свою красавицу дочь от аморальной карьеры хостес, стоившей ей жизни; а еще он будет страдать, осознавая свою вину за ту роль, которую сыграл, лишив Люси заслуженной справедливости». Или как сказала мне Джейн: «У меня такое ощущение, что я воюю сразу с двумя, борюсь за то, чтобы привлечь к ответственности обоих – Обару и отца Люси».

Что именно Тим сделал не так? Насчет «денег соболезнования» важен только один вопрос: решили ли они исход дела? В решении суда открыто заявлялось, что выплаты жертвам изнасилования никак не повлияли на вынесение приговора в виде пожизненного заключения, максимально возможного наказания. В системе японского правосудия подобная выплата только так и могла повлиять на результат слушаний. Японские суды можно упрекать во многом, но только не в оправдании убийц благодаря их богатству; Обару признали невиновным в причинении вреда Люси, потому что суд, справедливо он или нет, заявил об отсутствии прямых доказательств.

Общественный приговор Тиму, разумеется, вынес не закон, а мораль. «Какой отец возьмет деньги у обвиняемого в убийстве его дочери? – задавал риторический вопрос читатель газеты „Сан“. – Тиму Блэкману следует стыдиться». Каждое из таких заявлений подспудно провозглашает превосходство характера комментаторов, и между строк проскальзывает подразумеваемое бахвальство: «Я бы никогда такого не сделал». На что мне сразу хочется ответить: «Откуда вам знать?» и «А какое ваше дело?».

Представить себя в экстремальных ситуациях, где нас испытывают морально и физически, – захватывающее упражнение. В уме мы часто сдаем подобный экзамен. Любому, у кого есть дети, мерещилась их смерть, и мы понимаем, что это самая страшная из потерь. Но мы можем только гадать, только надеяться, что поведем себя достойно, сдержанно и уверенно. Знать наверняка нельзя, как нельзя предсказать течение редкой и угрожающей жизни болезни.

И особенно это касается тех случаев, когда речь заходит о деньгах. Газетные страницы с письмами читателей огульно иронизируют над «ценой», которую Тим якобы назначил за жизнь Люси. Однако для большинства из нас деньги, на том или ином уровне, решают многое. Сто миллионов иен, выплаченные Тиму Блэкману, никак не повлияли на правосудие; своим выбором он не причинил никому вреда. И удобства, которые он приобрел на эти деньги, смогли облегчить ему жизнь, пошедшую вразнос от страданий и боли. Часть из них Тим направил в Фонд Люси Блэкман, еще часть обещал отложить для Софи и Руперта. А остальное потратил на классическую яхту, шестидесятилетнюю «Инфанту», на которой в 2008 году благополучно обогнул земной шар.

Многие кривились, услышав о таких «излишествах». Если бы эти деньги выиграли в суде или их выплатил официальный компенсационный фонд, никого бы не интересовало, на что их потратили. Большинство людей, оказавшись в подобных обстоятельствах, назвали бы свою «цену». Если бы эти деньги помогли выплатить обременительный долг, облегчить жизнь больного родственника, обеспечить образование ребенку или собственную безбедную старость, многие ли из нас отказались бы от вознаграждения, не сказали бы в итоге: «Я страдал и заслужил компенсацию»?

Я надеюсь, что мне никогда не придется пережить потерю, с которой столкнулись Блэкманы, и проверить собственные нравственные ориентиры. Возможно, я горевал бы, как Джейн или бедный Билл Хокер; возможно, вел себя энергично и активно, как Тим. Возможно, я отказался бы от всякого денежного возмещения – или посчитал бы, что это самое меньшее, на что я имею право. Я не знаю, и никто не знает – и ни у кого из нас нет права судить тех, кому выпали такие страдания.

Джейн Стир имела право высказывать свое мнение, как и Аннет, Найджел и Саманта Риджуэи. Риджуэи пережили точно такую же потерю, как и Тим; но, несмотря на постоянные уговоры адвоката Обары, они наотрез отказались от предложенной суммы. Джейн утешала солидарность с австралийской семьей; они с Аннет часто разговаривали по телефону и стали своего рода друзьями по несчастью, которых объединила потеря дочерей. Но только до июля 2008 года – когда Найджел Риджуэй с согласия бывшей жены и дочери подписал документ, где он утверждал, что верит в способность Обары «реабилитироваться» и ставит под вопрос некоторые улики, доказывающие убийство Кариты. В обмен семья Риджуэй получила свои 100 миллионов иен. Они понесли невосполнимую потерю; они больше ниоткуда не могли получить компенсацию; они чувствовали, что заслужили хотя бы деньги. Однако новость шокировала Джейн. Мать Люси заявила мне, что отец, мать и сестра Кариты «продались дьяволу».