Глэдис Митчелл: Тайна Камня друидов

– В Америку… – задумчиво промолвил Теодор Грейлинг. – Странно. Очень странно! Не объясните мне, зачем тогда он вызвал меня сюда сегодня для обсуждения и внесения изменений в свое завещательное распоряжение относительно собственности?

– Что?! – вздрогнул Редси. – Вы хотите сказать, что он пригласил вас сегодня сюда? Ну и ну! – Он присвистнул. – Видимо, ум зашел за разум! Послушайте, сейчас мы будем пить чай с моей тетушкой. Лучше обсудим все вместе.

Адвокат приподнял брови, потом кивнул и стал разглядывать корешки книг на застекленных полках. Редси, облегченно переведя дух, опустился на подлокотник прочного кожаного кресла и взял со столика спортивный журнал.

На лужайке перед библиотекой двое молодых людей, пятнадцатилетний паренек и двадцатилетняя девушка, продолжали играть в теннис. В высокие, от пола, открытые окна влетали их звонкие голоса и звуки ударов ракетками по новому мячику. Окна, часть теннисной сетки, угол зеленой лужайки и порой сами фигуры игроков в белом отражались в стеклянных дверцах книжного шкафа, будто привлекшего внимание Теодора Грейлинга. В действительности же адвоката не занимали сейчас ни книги на полках, ни отражения в стекле. Слишком уж озадачило его известие, сообщенное молодым человеком, восседавшим на толстом подлокотнике кресла. Минут пять пошевелив мозгами и ни до чего не додумавшись, он отвернулся от книжного шкафа так внезапно, что испуганный молодой человек уронил на пол свой иллюстрированный спортивный еженедельник и спросил с непривычной для него резкостью:

– Вам известно, что ваш кузен пригласил сюда на несколько недель викария для инвентаризации всего этого, – он обвел рукой великолепную библиотеку, – и для рекомендаций по гербарию альпийской флоры?

Джим Редси разинул от изумления рот, попытался ответить, но не нашел слов. Он побледнел, стал заикаться и для выигрыша времени нагнулся за упавшим журналом. Положив его с излишней тщательностью строго посередине столика, облизнул губы, вытер вспотевшие ладони о свои брюки-гольф и предпринял еще одну попытку объясниться:

– Нет, я не знал об их приезде, то есть о его… Как вам известно, то есть неизвестно… я пробуду здесь только до тех пор, пока меня не вызовут на работу. Мне обещали место в Мексике. Неизвестно, что это за работа, наверное, что-то связанное с лошадьми и с кучей подчиненных… Мне не терпится туда попасть. Я оставил свои вещи в Лондоне, а тут коротаю время, пока не получу вызов. Конечно, Сетлей молодец, что поселил меня здесь, хотя мы с ним были почти незнакомы. Наши с ним матушки не очень ладили. Они были близнецами, и моя мать всегда считала, что тетя Поппи, его мать, сыграла с ней нехорошую шутку, родившись часа на два раньше ее. По праву первородства тетушка получила после смерти их папаши почти все – дом и другую собственность, а моей матери досталась мелочь, какая-то нищенская тысяча фунтов. Конечно, тысяча фунтов – неплохие денежки, но мою мать тоже можно понять. В конце концов, когда чего-то ожидаешь, а получаешь совсем не то, сильно огорчаешься. У нее всегда было ощущение, что с ней обошлись несправедливо. Полагаю, вам известно, что третейский судья отклонил иск. Мать не уставала судиться и не прощала тете Поппи решения суда. Дурацкое имя – тетя Поппи! Оно меня всегда удивляло. Звучит как сценический псевдоним в варьете! Не очень-то пристойное имечко, вы меня понимаете? Правда, мою тетю Поппи нельзя было назвать непристойной, – с сожалением заключил он.

– В самом деле, – рассеянно пробормотал адвокат. – Знаете, внезапное отплытие вашего кузена в Америку привело меня в полную растерянность, – продолжил он, торопясь вернуться к главной теме. – Без предупреждения, заметьте! Это совершенно не похоже на Руперта Сетлея! Я знаком с ним уже много лет и не могу поверить, чтобы он взял и отправился в Америку вот так, без предупреждения.

Джим Редси мысленно был с ним заодно. Он представил Руперта Сетлея – малопримечательного смешливого толстяка, всякий раз слишком хорошо одетого, переевшего, самодовольного. Руперт Сетлей был презренным щеголем, тщательно обдумывавшим каждое свое словечко, не говоря о каждом поступке. Трудно поверить, что такой человек рванул в Америку вот так, вдруг. Сказать «трудно» – ничего не сказать, поправил себя Джим Редси, стремившийся к беспристрастности. Невозможно! В Руперте Сетлее было пять футов семь с четвертью дюймов, считая носки – неподходящий рост для подобных порывистых поступков.