Рэймонд Чандлер - Прощай, красавица

– Ну, Марло, можно ехать. Готовы?

– Давно готов. Куда мы едем?

– Место называется Пуриссима-каньон.

– Впервые слышу.

– Сейчас принесу карту.

Марриотт принес карту, быстро развернул ее, склонился над ней, и свет замерцал в его белокурых волосах. Указал пальцем. Оказалось, это один из каньонов за бульваром, отходящим к городу от приморского шоссе севернее Бэй-Сити. Я очень смутно представлял, где это. Вроде бы в конце улицы Камино-де-ла-Коста.

– Езды туда от силы двенадцать минут, – торопливо сказал Марриотт. – Двинулись. В нашем распоряжении меньше получаса.

Он дал мне светлый плащ, превращавший меня в отличную мишень. Плащ пришелся как раз впору. Шляпу я надел свою. Под мышкой у меня был пистолет, но об этом я умолчал.

Пока я надевал плащ, Марриотт вертел в руках пухлый конверт из плотной бумаги с восемью тысячами долларов и, заметно нервничая, негромко говорил:

– Они сказали, что в дальнем конце этого каньона есть ровная площадка. Ее отделяет от дороги белый барьер, мимо него едва может протиснуться машина. Дорога грунтовая, ведет она вниз, в небольшую лощину, и там мы должны ждать с выключенными фарами. Домов поблизости нет.

– Мы?

– То есть я – теоретически.

– А-а.

Марриотт протянул мне конверт, я открыл его и заглянул внутрь. Там действительно были деньги, толстая пачка. Считать их я не стал, снова перехватил конверт резинкой и сунул во внутренний карман плаща. Он вдавился мне в ребра.

Мы пошли к выходу. Марриотт везде выключал свет. Потом он осторожно приоткрыл дверь и вгляделся в туманный воздух. Мы спустились по изогнутой, потемневшей от соли лестнице к гаражу.

Стоял легкий туман, как всегда здесь по вечерам. Мне пришлось на какое-то время включить стеклоочистители.

Большой иностранный автомобиль катился сам, но я на всякий случай держался за руль.

Минуты две мы петляли по горе, а потом выскочили прямо к кафе у бульвара. Теперь мне стало понятно, почему Марриотт рекомендовал подняться по лестнице. Я мог бы часами колесить по этим кривым, изогнутым улицам, не находя выхода, как червяк в жестянке.

По шоссе, заливая его светом фар, двумя встречными потоками неслись машины. К северу с ревом катили большие грузовики, убранные гирляндами зеленых и желтых огней. Мы ехали за ними минуты три, а потом возле большой заправочной станции свернули налево и принялись петлять вдоль холмов. Там было тихо, пустынно, ощущался запах водорослей и полыни. То тут, то там в темноте появлялось желтое окно, одинокое, как последний апельсин. Встречные машины заливали дорогу холодным белым светом и, рыча, скрывались в темноте. Клубы тумана застилали звезды.

Марриотт наклонился ко мне с темного заднего сиденья и сказал:

– Огни справа – это приморский клуб «Бельведер». Следующий каньон называется Лос-Пульгас, а за ним – Пуриссима. На вершине второго подъема свернем направо.

Голос был негромким, сдавленным.

Утвердительно хмыкнув, я сказал:

– Спрячьте голову. Возможно, за нами следят. Ваша машина бросается в глаза, как устрицы на пикнике в штате Айова. Этим ребятам может не понравиться, что нас двое.

У начала каньона мы спустились в низину, въехали на подъем, затем опять вниз и опять вверх. Над моим ухом послышался сдавленный голос Марриотта:

– Теперь направо. Будет дом с прямоугольной башенкой. Поворот за ним.

– Вы не помогали грабителям выбирать место, а?

– Да нет, – сказал Марриотт и невесело рассмеялся: – Просто я хорошо знаю эти каньоны.

Я свернул за домом с прямоугольной белой башенкой, выложенной сверху круглой черепицей. Фары на миг высветили табличку с названием улицы, там было написано «Камино-де-ла-Коста». Мы ехали по широкой авеню со столбами без фонарей и заросшими травой тротуарами. Пьянящая мечта какого-то торговца недвижимостью обернулась здесь горьким похмельем. Слышно было, как за тротуарами трещат цикады и ухают лягушки-быки. До того бесшумен был автомобиль Марриотта.

Один дом на квартал, потом один на два квартала, потом домов не стало совсем. Несколько окон в домах еще светилось, но похоже было, что люди там ложатся спать вместе с курами. Мощеная авеню внезапно перешла в грунтовую дорогу, при сухой погоде твердую, как бетон. Дорога сузилась и полого пошла вниз, по обочинам сплошной стеной тянулся кустарник. Справа висели в воздухе огни клуба «Бельведер», далеко впереди поблескивала вода. Воздух был напоен едким запахом водорослей. Поперек дороги замаячил белый барьер, и у меня над ухом послышался голос Марриотта: