Меган Миранда - Все пропавшие девушки

– Ник, послушай, – сказал папа.

Я услышала тиканье часов. «Тик-так, Ник».

Он отбил такт пальцами по столу, в два раза быстрее, чем тикали часы. У противоположной стены раздался грохот, я повернулась, увидела официанта, собиравшего осколки – наверное, поднос уронил. Когда я снова взглянула на папу, он был крайне занят пастой, словно и не думал рассуждать о времени.

– Следующий раз непременно закажи пасту, – посоветовал он.

Улыбнулся, весь такой благодушный, такой отстраненный. Я поднялась, получше сложила распушившиеся бумаги, скроила улыбку – благодушную и отстраненную, под стать папиной.

– Очень славно было повидаться.

Я обошла вокруг столика, крепко обняла папу, ощутила его замешательство. Через миг он стиснул мне локоть, сидя, притянул меня, стоявшую, к себе, шепнул:

– Не разрешай своему брату продавать дом.

Он замкнул разговор, закончил тем, с чего начал.

На террасе горел фонарь, небо почти полностью потемнело. Не успела я въехать на гравийную дорожку, как сотовый пыхнул эсэмэской. Дэниел писал, что заскочит утром и чтобы я звонила, если мне что понадобится или если я передумала и хочу жить у них с Лорой.

Я сидела в машине, следила, как фонарь, качаясь на ветру, полосует тенями фасад; я обдумывала предложение Дэниела. Представляла, как проеду город насквозь, как для меня вытащат из пустующей детской надувной матрац. Картинка десятилетней давности: ветер; на террасе – мы и наши пляшущие тени, потому что мы собрались пугать друг друга россказнями.

Коринна с Байли развесили уши, внимают Дэниелу, который ведет речь о лесном чудовище – его, мол, увидеть нельзя, можно только почувствовать его присутствие. Чудовище похищает людей и заставляет их делать всякое. Я – тогдашняя моя версия – громко заявила, что Дэниел порет чушь. А Коринна по-птичьи наклонила головку, откинулась на перила террасы, расправила плечи и выпятила грудь, длинную свою ногу поместила на перекладину и согнула в колене и лишь после всех этих приготовлений уточнила:

– Дэниел, а что именно чудовище заставляет делать тех, кого оно похитило?

Коринна вечно лезла на рожон. И нас за собой тащила.

Ужасно, что призраки нас тогдашних до сих пор живы, до сих пор здесь… К Дэниелу нельзя: Лора на сносях, мне там места нет. Дэниел предложил из вежливости, с расчетом на отказ. У меня здесь дом, комната, жизненное пространство. Дэниел больше не в ответе за свою младшую сестру.

Я открыла парадную дверь и услышала хлопок другой двери, в глубине дома. Как будто я нарушила некий баланс.

– Эй, кто здесь? – крикнула я. Ноги не слушались. – Дэниел, ты?

Дом знакомо громыхнул оконной рамой. Слава богу, это всего лишь сквозняк. По пути на кухню я щелкала всеми выключателями; в половине случаев свет зажигался, в половине – нет.

Дэниела в доме нет. Никого нет.

Я попробовала запереться на засов, но железяка буксовала в трухлявой древесине, ездила взад-вперед. Вещи оставались на своих местах – коробка на столе, куда я ее втащила; грязный стакан – в раковине; тонкий слой пыли нетронут.

Кольцо. Перескакивая через две ступени, я взлетела по лестнице, ворвалась в спальню, дрожащими пальцами, с колотящимся сердцем стала шарить в керамической тарелке. Нашарила.

Кольцо было на месте. В целости и сохранности. Я надела его, провела рукой по волосам. Все в порядке. Можно выдохнуть.

Выстиранные простыни аккуратной стопкой лежали в изголовье. Дэниелова работа. Он эту привычку усвоил, когда стал делить обязанности с больной мамой. Я переместила коробки обратно в шкаф, перетащила коврик обратно под кроватные ножки. Поставила шкатулку строго по центру туалетного столика, на тот самый свободный от пыли квадрат, который она занимала минимум год. Все должно быть, как оно было. Все нужно выровнять.

Воспоминания – я это чувствовала – тоже выравнивались. Раскладывались по полочкам, как у хорошего следователя. Все, что я здесь оставила, все, что заперла на десять лет.

Я оглядела комнату, заметила на обоях прямоугольники более темного цвета. Закрыла глаза и на месте каждого прямоугольника увидела соответствующее фото.

В животе противно заныло. На каждом фото была Коринна.

Совпадение, подумала я. Просто мы с Коринной росли вместе, и нельзя вспомнить детство, не вспомнив ее; Кориннина тень всюду куда ни кинь.

Нужно выяснить, какая мысль вспыхнула и погасла в папином разуме, заставила его вырвать листок из блокнота, написать мое имя на конверте. Какое воспоминание мигало в отмиравшем сегменте папиного мозга, требовало внимания, пока еще не поздно, пока сегмент еще функционирует?.. Коринна. Живая. Но где она? Это мне предстояло узнать.