Рита Мональди - Secretum

Я вздрогнул от ужаса.

– А что говорить о тех муках, которые он причиняет Ментенон? – не унимался аббат, горько улыбаясь. – Он заставлял ее путешествовать в таких условиях, в которых хозяин не станет возить даже рабыню. Я помню об одной поездке в Фонтенбло, когда я боялся, что она умрет в дороге. Если у Ментенон температура или болит голова, король, рассыпаясь в тысячах любезностей, приглашает ее в театр, где сквозняк и яркие огни причиняют ей невыразимые страдания. Если она лежит больная в постели, обложившись подушками, чтобы защититься от сквозняков, которых так боится он приходит к ней в комнату и открывает все окна, даже если снаружи мороз.

– Трудно поверить, что этот человек уже сорок лет считается величайшим монархом, – изумленно сказал я, помолчав минуту.

– Великий король всегда ведет войну, мстя за победу его матери, королевы Анны. Когда он мучает женщин своей семьи, он целится в нее и делает все, чтобы победить свою мать. Но это проигранная битва. Именно это, мальчик мой, делает мертвых непобедимыми: они не позволяют взять у них реванш.

Стремительный поток слов Атто на мгновение иссяк. Он начал все это рассказывать, чтобы возродить к жизни любовь, которую Людовик XIV по-прежнему испытывал к Марии, а вместо этого вскоре перешел на чудовищные злодеяния старого монарха. Но, в сущности, все указывало на нее, на Марию: супруги, любовницы, все его коварства и месть. Во имя Марии сорок лет творилась история Европы. Для этой женщины, которую он теперь столь тщетно и столь поздно звал обратно, le plus grand Roi du monde [82]огнем и мечом опустошал Европу, словно холодный алмаз с острыми краями, который не согревает даже кипение невинной крови.

Его разбитое сердце мстило сердцам целых народов и его собственных родственников. А теперь она, невольная причина всего этого, придет к нам.

В дверь постучали. Бюва. Мадам коннетабль приехала.

– Она прогуливается в саду, – сообщил секретарь с нескрываемым смущением.

– Ага, хорошо, – ответил Атто и отпустил секретаря, не спрашивая о подробностях, словно речь шла о прибытии какого-то незначительного посетителя.

Но все же такое лицемерие ему не удалось. Он говорил севшим голосом, как человек, который не хочет признавать вожделений своей души и любой ценой старается показаться равнодушным.

– Сегодня душно, – заметил он, как только закрылась дверь. – В Риме летом всегда очень жарко, и к тому же воздух очень влажный. Я помню, что в первые годы моего пребывания здесь я очень страдал от этого. Тебе не жарко?

– Мне… да, мне тоже жарко, – автоматически ответил я.

Он выглянул из окна, направив взор вдаль, и задумался.

Я ничего не понимал. Мария была там, неподалеку. Он мог увидеть ее в ближайший момент, и, несомненно, его долгом было увидеться с ней. И все же он этого не делал. После подробных рассказов, которые я слышал от него, после того, как он поведал мне о любви Марии и короля, и даже о его собственной ущербной любви кастрата к этой женщине, после того как он ждал ее столько дней, после страстной переписки, после тридцати лет разлуки, – после всего этого Атто не сделал ни единого шага. Он выглянул из окна, все еще в халате, и не сказал ничего. Я взглянул на его тарелку: роскошное мясо рябчика стояло нетронутым; он съел лишь немного овощей. Казалось, его желудку сейчас не до того.

Я встал и подошел к нему. Я так и думал. Невозможно было ошибиться насчет того, действительно ли это была она, ведь все остальные гости уже уехали.

Ее сопровождали лакей и камеристка. Она неспешными шагами прогуливалась по саду, с изумлением любуясь цветочными грядками. Время от времени она поглаживала растения, с видом знатока глядя на роскошное цветение, окружавшее виллу Спада, хотя праздник закончился и повсюду царил чудовищный беспорядок. Казалось, ей вовсе не мешали слуги и рабочие, разбиравшие помосты и выносившие мешки с мусором. Должно быть, она устала с дороги, но виду не подавала.

– Судя потому, сколько людей сейчас работает, этот праздник обошелся твоему господину, кардиналу, в целое состояние, – сказал Атто с едва заметной иронией.

– Может быть, нам, нет, может быть, вам… – пробормотал я.

Но аббат Мелани меня не слышал. Он устало подошел к шкафу, открыл его и принялся с отвращением перебирать свои дорогие наряды. После этого открыл коробку с лекарствами и стал скептически рассматривать ряд баночек с бальзамами, белилами и кисточками. Повернувшись к шкафу; он с презрением пнул пару ботинок с пряжками, и они выпали из темноты ящика на дневной свет, покатившись по полу. Атто беспомощно глядел на них, словно знал, что они не могут удовлетворить его желания. Постояв немного, он стал натягивать платье.