Рита Мональди - Secretum

Тем временем мы закончили инспекцию стола из орехового дерева (честно признаться, довольно варварскую). Когда мы смогли наконец заглянуть внутрь, то чуть не упали в обморок от бессильной злобы и разочарования: как и в предыдущем комоде, там абсолютно ничего не было.

– Когда король узнал о просьбе Марии, – продолжил Атто свой рассказ, затирая царапины носовым платком, – было уже слишком поздно, чтобы отменить вето Марии Терезии.

Однако Людовик не мог решиться отослать Марию назад к супругу, хотя тот требовал ее выдачи. Он попросил Кольбера определить ее в какой-нибудь монастырь далеко от Парижа и выделил ей денежное содержание. Мария, которая ничего не знала о происках Марии Терезии и Атенаис, воскликнула: «Я слышала, что женщинам платят деньги, чтобы увидеть их, а не для того, что избавиться от них!»

– Но вы сказали, что это произошло тридцать лет назад? – переспросил я его, выуживая подробности.

– Тогда послушай следующее, – ответил Атто, рассерженный моим скептическим отношением к его рассказам. – Я знаю точно, что Ментенон уже давно пытается уговорить короля пригласить Марию в Париж официально. И как ты думаешь, почему она это делает, хотя должна была бы ревновать его к Марии?

– Даже не знаю, – ответил я с притворной неуверенностью.

– Она делает это, так как король все чаще вздыхает о Марии, сейчас; в возрасте шестидесяти двух лет. Он устал от разочарований и подводит итог своей жизни. Марии столько же лет, и Ментенон надеется, что, если король увидит ее сейчас, возможно, будет разочарован, ведь он вспоминает о ней как об ангеле. Но она ничего не знает о вечном очаровании Марии, – с особенным ударением заявил Атто, хотя он мог так же мало знать о том, как выглядит Мария, поскольку не видел ее уже тридцать лет.

– Неужели мадам де Ментенон никогда не встречалась с ней?

– Напротив. Они знали друг друга и были подругами. Мария даже взяла ее с собой, чтобы наблюдать с балкона, как король и Мария Терезия со всем великолепием проезжали по Парижу сразу после их свадьбы. Но нужно было жить вместе с Марией, чтобы понять, что тысячи лет разлуки и тысячи миль расстояния недостаточно, чтобы воспоминание о ней поблекло, – сказал Атто на одном дыхании.

– Ирония судьбы: первая и последняя женщины его величества на одном балконе, – заметил я. – Но, синьор Атто, позвольте мне задать вам еще один вопрос: возможно ли, что чувства короля остались неизменными после тридцати лет? Ведь он больше никогда не видел ее, – забросил я наживку, все еще надеясь, что Атто еще что-нибудь расскажет.

Он немного помолчал.

– И я не видел ее тридцать лет, – наконецуклончиво ответил он.

«И тем не менее, король продолжает любить ее», – закончил я за него про себя.

– Но она скоро приедет, – подбодрил я его.

– Да, кажется, так.

Последующие минуты мы провели в полной тишине. Атто погрузился в свои мысли.

– Я хочу выйти отсюда на свежий воздух, – неожиданно заявил он. – Я больше не в состоянии выносить эту пыль. Делай все, что хочешь. Увидимся внизу через двадцать минут.

Я с недоумением посмотрел на него.

– Ах да. У тебя же нет часов, – вспомнил он. – Тогда пойдем, спустимся вниз вместе.

Мы остановились на третьем этаже, где Мелани начал рыться в ящиках узкого комода.

– Я видел где-то здесь маленькие часы с маятником, для походов. Вот они.

Он выложил их на письменный стол секретаря и завел. Затем выставил время и сунул мне часы в руку.

– Вот, теперь ты не ошибешься. До встречи.

Атто был взволнован. В течение нескольких часов мы рылись во всех вещах, тщетно пытаясь найти чашу. Однако причиной его отступления было не это: душу аббата переполняли воспоминания, и теперь ему хотелось побыть одному, чтобы улеглось смятение чувств.

Таким образом я остался один, окруженный полной тишиной, с часами в руке, словно с фонарем.

Тогда я опустился на старый сундук, обтянутый кожей, и начал размышлять наддолгим рассказом аббата Мелани. Он рассказал мне о трех женщинах «короля-солнце», и мы исследовали три этажа «Корабля». Возможно, это было слишком смелым скачком фантазии, но три этажа действительно были похожи, как мне неоднократно казалось сегодня, на этих трех женщин: сады на первом этаже, грот и тайный сад были изящными и воздушными, как Луиза Лавальер. На втором этаже иллюзорная грациозность и утонченность великолепной зеркальной галереи, захватывающее изображение утренней зари Авроры Пьетро да Кортоны были похожи на де Монтеспан – «самую красивую женщину империи», «правящую возлюбленную», в то время как фреска полудня рядом с Авророй, изображающая падение на Землю Фаэтона с солнечной колесницы, показалась мне предостережением Людовику XIV, чтобы тот не был столь высокомерен, ведь эпоха де Монтеспан характеризовалась именно этим. И наконец, четвертый этаж был ничем не примечателен и обычен, как лицо Ментенон, мрачен, подобно жизни короля рядом с ней, и пустынен, как последние годы жизни правителя.