Гиллиан Флинн - Острые предметы

– Джеки…

– Я не вру. Самой приходилось смотреть, как мою подругу, голую, так вот… чистили. И конечно, твоя мама постоянно болела. Ей то и дело ставили иглы.

– Чем болела?

– Всем понемногу. В основном из-за нервной жизни с Джойей. Видела бы ты ее длинные ногти – ненакрашенные, как у мужчины. И длинные седые волосы вдоль спины.

– А дедушка? Как он себя вел?

– Не знаю. Даже не помню, как его звали. Кажется, Герберт. А может, Герман. Его не было ни видно ни слышно. Все молчал, как Алан, ну, ты представляешь… – Она открыла еще один батончик и пошевелила пальцами ног в моих руках. – А знаешь, твое рождение могло бы погубить твою маму. – В ее голосе был упрек, как будто я не справилась с несложной задачей. – Будь на ее месте другая девушка – она бы пропала. В Уинд-Гапе забеременеть до замужества было большим позором в те времена, – продолжала Джеки, – но твоя мать всегда умела расположить к себе окружающих. Причем всех – не только мальчиков, но и девочек, их мам, учителей.

– Как ей это удавалось?

– Дорогая Камилла, красивой девушке все сойдет с рук, если она будет правильно себя вести. Ты, конечно, должна это знать сама. Вспомни о том, что для тебя за все эти годы сделали юноши и мужчины, а ведь если бы не твое прелестное лицо, ты бы не получила от них ничего. А если мальчики тебя любят, девочки тоже будут любить. Во время беременности Адора держала себя достойно, оставалась гордой, хотя было видно, что она немного страдает, и никому ничего про себя не рассказывала. Твой отец приехал сюда один раз, в тот злополучный день, и с тех пор они больше не виделись. Твоя мама никогда об этом не говорила. С самого начала ты полностью принадлежала ей. Вот что убило Джойю: у ее дочери появилось то, к чему она подобраться уже не могла.

– Когда Джойя умерла, мама перестала болеть?

– В первое время вроде все было ничего, – сказала Джеки и отпила из бокала. – А вскоре появилась Мэриан, и тогда ей болеть стало некогда.

– Была ли мама… – К горлу подкатил комок, и я быстро запила его разбавленной водкой. – Была ли мама… хорошим человеком?

Джеки снова хохотнула. Откусила батончик, помолчала, пережевывая вязкую нугу.

– Так вот что ты хотела узнать – хороший ли она человек? – Она задумалась. – А сама как думаешь? – спросила она, передразнивая меня.

Она опять порылась в ящике, открыла три пузырька, взяла из каждого по таблетке и разложила их на тыльной стороне ладони по размеру: от самой большой до самой маленькой.

– Не знаю. Мы никогда не были близки.

– Но это же твоя мать! Ближайшая родственница! Камилла, не надо со мной играть. Меня это утомляет. Если бы ты считала, что твоя мама хороший человек, то не стала бы приходить домой к ее подруге, чтобы об этом спросить.

Джеки взяла таблетки одну за другой, по размеру, от самой большой до самой маленькой, раскрошила их на батончик и проглотила. Ее грудь была усеяна фантиками, губа по-прежнему в томатном соке, зубы в густой карамельной начинке. От тепла моих ладоней ее ноги начали потеть.

– Извини. Ты права, – сказала я. – Но как ты думаешь, может быть, она… нездорова?

Джеки перестала жевать, положила свою ладонь на мою и глубоко вздохнула.

– Дай я наконец скажу это вслух, ведь я об этом думала так долго. А мысли у меня в голове задерживаются не всегда – иногда ускользают, как рыба из рук. – Она приподнялась и сжала мне руку. – Адора губит тебя, и если ты ей этого не позволишь, тебе же будет хуже. Посмотри, что происходит с Эммой. Вспомни, что было с Мэриан.

«Да». У меня под грудью стало пощипывать «бежать».

– Значит, ты думаешь… – подсказала я.

«Скажи как есть».

– Я думаю, что она больна, причем ее болезнь заразна, – прошептала Джеки. Ее руки дрожали так, что лед в бокале зазвенел. – И еще я думаю, что тебе, моя милая, пора уезжать.

– Извини, не хотела злоупотреблять твоим гостеприимством.

– Я имела в виду, уезжать из Уинд-Гапа. Здесь тебе оставаться опасно.

Не прошло и минуты, как я вышла из дома Джеки, оставив ее смотреть на собственное лицо, хищно улыбающееся с фотографии над каминной полкой.

Я едва не упала, спускаясь с крыльца дома Джеки на дрожащих ногах. Сзади во дворе ее сыновья пели гимн футбольной команды школы имени Калхуна. Я заехала за угол, остановилась под тутовыми деревьями и опустила голову на руль.

Действительно ли моя мама много болела в детстве? А Мэриан? А Эмма, а я? Иногда я думаю, что в каждой женщине сидит болезнь, которая только и ждет подходящего момента, чтобы проявиться. За свою жизнь я знала много больных женщин. Неизлечимо, хронически больных. С расстроенным здоровьем. Конечно, мужчины тоже болеют: у них хрустят кости, болят спины, им делают операции – удаляют гланды, ставят искусственное бедро. Женщины болеют иначе – они изнашиваются. Что неудивительно, если учесть, сколько через них проходит инородных тел. Тампоны и гинекологические зеркала. Пенисы, пальцы, вибраторы и прочее – между ног, в заднее отверстие, в рот. Мужчины ведь любят вставлять в женщин разные вещи? Огурцы, бананы, бутылки, бусы, фломастер, кулак. Один мужик хотел вставить в меня портативный приемник. Я отказалась.