Гиллиан Флинн - Острые предметы

Одна лишь мысль об этих методах вызывает у меня отвращение, а наблюдение за процессом что-то меняет в психике – словно перестаешь быть человеком. Так же как если смотреть на изнасилование и молчать. Эмма стояла в дальнем конце сарая возле железной клетки для опороса. Несколько мужчин вытащили из стойла ящик с визжащими поросятами, другой ящик закинули в стойло. Я прошла вглубь сарая и встала за Эммой – так, чтобы она меня не видела. Свинья лежала на боку почти в коме, брюхо зажато между железными прутьями, ее красные, стертые до крови соски торчали, как растопыренные пальцы. Один рабочий протер маслом сосок, который кровоточил сильнее других, потом с ухмылкой дернул за него. Мужчины не обращали на Эмму внимания, будто ее присутствие здесь было вполне нормальным явлением. Она подмигнула кому-то из них, пока они укладывали в клетку другую свинью, и потом они уехали за следующей партией поросят.

В стойле поросята кишели вокруг свиньи, как муравьи на капле варенья. Они дрались за соски, которые выскакивали у них изо рта, тугие и трясущиеся, точно резиновые. У свиньи закатились глаза. Эмма сидела, скрестив ноги, и смотрела как зачарованная. Через пять минут она задвигалась и улыбнулась. Мне пора было уходить. Я пошла к машине – сначала медленно, потом бегом. Закрыв дверь, я включила погромче радио, глотнула обжигающего горло бурбона и уехала прочь, подальше от вони и визга. И этого ребенка.

Эмма. Все это время я обращала на нее мало внимания. Теперь же она заинтриговала меня по-настоящему. От того, что я увидела, у меня комок стоял в горле.

Мама утверждала, что Эмма самая популярная девочка в школе, и я этому верила. Джеки сказала, что Эмма самая вредная, и этому я тоже верила. Когда живешь с Адорой, купаясь в ее горечи, добрым быть трудно.

«Интересно, – думала я, – как же Эмма уживается с Мэриан? Жить с призраком нелегко».

Но моя сестра была умной и жила своей жизнью, уходя из дома. А с Адорой она была покладистой, милой, скромной – именно такой и надо быть, чтобы добиться маминой любви.

Но каков характер: сначала закатила скандал по поводу кукольного домика, потом дала пощечину подруге, а теперь – эта мерзость. Видимо, испытывает удовольствие при виде гадостей и любит их делать. Вдруг мне вспомнились рассказы об Энн и Натали. Эмма не похожа на Мэриан, а с ними, возможно, что-то общее у нее есть.

Вечером, ближе к ужину, я решила снова наведаться к семье Кин. Нужно было обязательно взять у них интервью: если это не получится, то Карри отстранит меня от работы. Сама бы я уехала из Уинд-Гапа без особых терзаний, но мне было необходимо доказать, что я справлюсь с задачей, особенно теперь, когда его вера в меня колеблется. Девушка, которая украшает себя резьбой, не будет первым кандидатом для выполнения трудных заданий.

Я проехала мимо того места, где нашли тело Натали. Там грустной кучкой лежали дары – те, что Эмма побрезговала своровать: три давно погасшие маленькие свечки среди дешевых цветов в оберточной бумаге. Рядом вяло покачивался на веревке сдувшийся воздушный шарик в форме сердца.

На подъездной дороге у дома Кин стоял красный кабриолет. В пассажирском кресле сидел брат Натали и разговаривал со светловолосой девушкой, почти такой же красивой, как он. Я остановилась за ними. Они украдкой взглянули на меня и стали делать вид, что не видят. Девушка оживленно засмеялась, поглаживая юноше затылок; на его темных волосах замелькали ее ногти, накрашенные красным лаком. Я быстро и неловко им кивнула, чего они наверняка не заметили, и прошла мимо, к двери дома.

Дверь отворила мать Натали. В доме за ее спиной было темно и тихо. Ее лицо было по-прежнему открытым; она меня не узнавала.

– Госпожа Кин, прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час, но мне очень нужно с вами поговорить.

– О Натали?

– Да. Можно войти?

Это был подлый ход: таким образом я намеревалась проникнуть в дом, не представившись. Карри говорит, что репортеры – точно вампиры: без приглашения они пройти к вам не могут, но если вы их впустили, то не выгоните, пока они всю кровушку из вас не высосут. Она открыла дверь.

– Как у вас приятно, прохладно! Спасибо, – сказала я. – Сегодня обещали плюс тридцать два, но мне кажется, на самом деле жарче.

– Я слышала, тридцать пять.

– Верю. Можно попросить у вас стакан воды? – Еще одна старая хитрость: если женщина окажет вам гостеприимство, то вряд ли вышвырнет вас за дверь. Еще лучше попросить бумажный носовой платок, будто у вас аллергия или насморк. Женщины любят сострадать. Как правило.