Дж. Лэнкфорд - Чёрная мадонна

– Господи, – прошептал он, – ты владеешь тайнами вечности. Направь меня на путь истинный и пожалей этого человека.

В следующую секунду он услышал, как за дверью кто-то деликатно откашлялся, обращая на себя внимание. Выйдя в коридор, Льюистон увидел чернокожего санитара. У них были хорошие рабочие отношения, но во всех прочих случаях оба по возможности вежливо избегали друг друга. Санитар говорил на афроамериканском диалекте, известном как «эбоникс». В речи Льюистона можно было уловить акцент типичного обитателя Род-Айленда. Что неудивительно, ведь их семья жила там уже не первое поколение. В своем доме в Челси он слушал Моцарта, Баха и Бетховена. В машине санитара, на которой тот возвращался к себе в Гарлем, не переставая гремел рэп.

Санитар снова прочистил горло.

– Вас к телефону, доктор Льюистон.

Врач кивнул и широко улыбнулся. Санитар улыбнулся в ответ. Вне работы у них не было абсолютно ничего общего, но в служебное время они прекрасно понимали друг друга.

– Алло! – сказал Льюистон, взяв трубку на медицинском посту.

После короткой паузы незримый собеседник произнес:

– Подождите секунду.

– Алло!

Через мгновение в трубке прозвучал другой голос:

– Доктор Льюистон, у меня к вам просьба.

Тон был отнюдь не просительным. Доктор так растерялся, что на мгновение забыл, где находится. Он не слышал этот голос уже много лет и отчаянно надеялся, что больше никогда его не услышит. Тот принадлежал некоему чрезвычайно богатому филантропу, умевшему всегда оставаться в тени главных событий городской и государственной жизни. Такие обычно участвуют в тайных заседаниях мировой элиты – Трехсторонней комиссии, Бильдербергского клуба, Совета иностранных дел… и то, если сочтут нужным. Лишь немногие знали о его существовании. Еще меньше знали о том, что это крайне опасный человек. Льюистон представил себе его образ: платиновая шевелюра, орлиный нос, решительный подбородок. Крупные руки, как будто грубо высеченные резцом скульптора, столь же властное рукопожатие. При необходимости он легко получал информацию обо всем, что происходит в городе.

– Да, сэр.

– Три дня назад из Центрального парка вам привезли пациента.

– Какого пациента?

– Того, которым вы, Чак, персонально занимаетесь. Не надо играть со мной, – раздраженно произнес голос в трубке.

– Ах, этот… Что в нем особенного?

– Опишите его.

Льюистон приложил руку ко лбу, пытаясь сохранять спокойствие и не впасть в панику. Что за вопрос: как выглядит пациент? И почему тот, кто сейчас говорит с ним по телефону, хочет об этом знать?

– Белый мужчина. Шесть футов два дюйма. Мускулистый. Темный шатен.

– А шея?

– Что?

– Есть у него на шее шрамы?

– Почему вас это интересует?

Мертвая тишина.

– Да. Есть шрамы. Старые. Как будто от уличных драк.

– Как его состояние?

– Он ваш родственник?

И вновь молчание.

Льюистону еще больше стало не по себе. Затем он вспомнил, что пациент безнадежен.

– Он в коме.

– Ваш прогноз?

– Он или останется в коме, или спустя какое-то время умрет от осложнений.

– Привозите его.

От страха колени врача сделались ватными.

– Что?

– Привозите его ко мне.

– Но… – начал Льюистон и тут же замолчал, как будто остановленный холодом, исходящим от человека на другом конце телефонной линии.

Зачем он сказал «но»? Льюистон знал всего двух людей, рискнувших сказать этому человеку «нет». Первой была жена одного сенатора, которая вскоре погибла в автокатастрофе. Вторым был сам Льюистон. Однажды он отказался фальсифицировать медицинскую карту одного пациента. На следующий день сын Льюистона исчез и отсутствовал пять долгих безумных часов, после чего вернулся в чужом лимузине, держа в руках палочку с сахарной ватой, купленную в цирке.

– То есть… да, я имел в виду «да». Отлично. Когда?

– Сегодня вечером. У входа стоит частная машина «скорой помощи». Все необходимое вы найдете в моих апартаментах.

– Я? Но я не могу… его нельзя вернуть к жизни, говорю вам!

Его собеседник положил трубку. Не обращая внимания на любопытный взгляд медсестры, Льюистон присел на край стола и мысленно попрощался с «Ежегодником экстренной медицинской помощи», а заодно и с собственной честью. Может, позвонить в полицию? Но что он им скажет? Что человек, финансирующий фонд помощи вдовам полицейских, потребовал от него нарушить закон? Человек, который помог губернатору штата и мэру выиграть выборы?