Курт Ауст - Второй после Бога

– А почему именно в честь Олава Святого? – в голосе нунция звучала не обида, а только удивление.

– Идите за мной, – сказал я и вышел под дождь. Я привел его к колодцу. – Это источник Олава Святого. Он всегда был здесь, всегда, говорят, что с самого сотворения земли, и всегда оказывал чудотворное действие на людей, страдающих от недугов или врожденных пороков. Каждый год к этому источнику приходят сотни людей, они исцеляются и возвращаются домой со здоровыми руками и ногами, чистой от волдырей кожей и здоровой душой. – Я чувствовал, что немного преувеличиваю, но пусть этот чужеземец не думает, что только в других странах есть святые и их мощи, обладающие чудодейственной силой. – Вода источника обладает целебной силой, особенно в день Иоанна Крестителя и в Благовещение, и многие люди исцелились этой водой. В эти дни в церкви всегда служат литургию, люди жертвуют деньги на церковь, и, когда торговец Туфт подсчитывает пожертвования, их всегда оказывается достаточно для содержания церкви в таком состоянии, чтобы она пережила зиму и дотянула до следующего лета.

Я гордо заглянул в колодец, там внизу звенели капли дождя, разбиваясь о поверхность воды, они стерли мое отражение.

– Festum nativitatis Johannis Baptistae et Visitatio Mariae . – Нунций вполголоса повторил по-латыни мои слова. Потом он схватил веревку, опустил в колодец деревянную бадейку, со счастливым удивлением следя, как она наполняется, и наконец быстро вытащил ее из колодца. Смахнув с воды упавшие в нее осенние листья и насекомых, он что-то проговорил, благоговейно склонился к бадейке, опустил в воду руку и мокрой рукой провел по лицу. – Хвала Тебе, Господи, через сестру воду. Насколько она полезна, настолько же она драгоценна и чиста. – Он схлебнул с ладони остатки воды, но не проглотил ее сразу, а постоял с закрытыми глазами, исполненный блаженства.

Я смотрел на воду. Когда я мысленно вспоминаю прошлое, я понимаю, что бывал на Лёвёйене каждый год и видел, как сотни людей пили из этого источника. Но никогда, ни единого раза, не пил эту воду сам. Это открытие поразило меня. Неужели за всю мою недолгую жизнь мне ни разу не потребовалось от чего-нибудь исцелиться? Неужели я всегда был здоров и никогда не болел? Кто знает, во всяком случае, стоя там, я не мог припомнить ни одной своей болезни. Я все еще держал руку в воде, изображение руки преломилось, вода была холодная, потом я сложил ладонь горстью и медленно вынул из бадейки. Вода потекла мне в рукав, я поднес ладонь ко рту и вытянул губы, чтобы попробовать воду, но в глазах у меня потемнело, рука вдруг бессильно задрожала, словно ноша оказалась слишком тяжела для нее… и вода вылилась обратно в бадейку. Я быстро наклонился, чтобы слизнуть последние капли, но их едва хватило, чтобы смочить язык и губы. Я сердито встряхнул изменившую мне руку и обернулся.

– Кто такой торговец Туфт? – спросил нунций, он обнял меня за плечи и повел обратно к церкви. – И что он считал?

Мы остановились в дверях и заглянули в церковь.

– Он считал деньги, опущенные в “болванку”, – ответил я наконец. – Так у нас называли миску, в которую люди клали пожертвования. Она стояла у двери. Торговец Туфт всегда считал пожертвованные деньги и говорил, на что их следует истратить. Он хранил у себя также чашу, распятие и, может, еще что-нибудь, не знаю.

– У него был и табернакель?

– Какой табер?..

– Скиния, в которой хранится гостия, тело Христово… – со вздохом объяснил мне нунций и убрал руку.

– А-а-а, хлеб, нет этого, по-моему, у нас не было. Я об этом никогда не слышал.

– И он каждый раз приносил распятие и все эти вещи, когда здесь бывала служба? Разве не удобнее было бы хранить их у пастора?

Я с удивлением взглянул на него:

– У нас не было пасторов. Думаю, они даже не знали о существовании нашей церкви. Туфт говорил, что так даже лучше, тогда никому не придет в голову чистить колодец или убирать статую Олава Святого.

Теперь удивился нунций, он помолчал, глядя вдаль, а потом спросил:

– А где живет этот Туфт, в одной из местных усадеб?

– Нет. Он живет в Тёнсберге. Там все знают Тругельса Гулликсена Туфта. У него есть своя шхуна, которая ходит с бревнами в Голландию и в Англию. Он хорошо обеспечен и…

Я замолчал. На губах нунция появилась горькая улыбка, она не скрывала его мыслей.

– Нет, – гневно сказал я. – Туфт никогда не стал бы красть деньги из церковной кассы. Он всегда считал их на глазах у людей, записывал полученную сумму и говорил, на что эти деньги должны быть израсходованы. Он богобоязненный человек и сам каждый год жертвует на церковь крупную сумму.