Курт Ауст - Второй после Бога

Лишь спустя много времени я понял, что католический священник не имел права исповедовать лютеранина. Нунций нарушил все правила, когда молился со мной, чтобы Бог даровал мне прощение. Но отпущения грехов он мне не дал, это было бы против законов Католической Церкви.

– Скажи, а как мы в ту ужасную погоду спустили из пещеры Сигварта и юнкера? Я совсем не помню нашего возвращения.

Томас, наклонившись над саквояжем, укладывал грязные носки на чистую жилетку, он что-то проворчал в ответ.

– Что ты сказал?

Он повернулся ко мне, немного смущенный:

– Мы отнесли вас.

– Нас?

– Ну да. Ты потерял сознание и упал на Сигварта. – Он положил грязное белье на совершенно чистую рубашку, утрамбовал все и собирался закрыть саквояж.

– Нет, Томас. – Подавленный, я забрал у него саквояж. – Позволь мне. – Я вынул все вещи и рассортировал их. – А кто нес меня?

Томас выглянул в окно.

– Мы вынесли вас одного за другим.

– Понимаю. Но кто именно нес меня?

Он грустно взглянул на меня.

– Я, если для тебя это так важно. На спине. Нас обвязали веревкой, и тебя и меня, помощник судьи шел впереди, хозяин Хорттена и Нильс – сзади, они держали веревку натянутой. Потом мы поменялись. Помощник судьи взял юнкера, а Нильс – Сигварта. Вот так. Все очень просто. Не о чем и говорить.

– Не о чем говорить?! – От гнева и чувства вины в моем голосе послышались металлические нотки. Кто-то рисковал жизнью из-за того, что я, как баба, потерял сознание!

– Нет, Петтер! – Томас даже рассердился. – Ты не виноват в том, что нам пришлось тебя нести. Для тебя это было нечеловеческое испытание. Любой другой на твоем месте свалился бы намного раньше.

Он пошел на кухню и принес мне холодной жидкой каши.

– Уж если тебе хочется знать, в чем твоя заслуга, то она в том, что убийцу в конце концов разоблачили. Ты все время на шаг меня опережал, а я плелся за тобой и связывал оборванные концы.

Мой металлический голос дрогнул, и я сдался перед Святым Томасом.

И с жадностью выпил кашу, чувствуя, что она погасила адский огонь у меня в желудке – на этот раз.

– Почему юнкер убил Сигварта? Ведь Сигварт не был католиком, никому ничем не угрожал… Я не понимаю…

– Думаю, это получилось случайно…

– Но ведь он сказал в Осгордстранде, что должен умереть еще один человек! – сердито воскликнул я. – Он уже тогда решил, что Сигварт должен…

– Нет! – Томас положил руку мне на плечо, чтобы меня успокоить. – Нет, Петтер. Мы неправильно поняли то, что он сказал в Осгордстранде. Мы решили, что он говорит о ком-то, кто должен умереть от его руки. Так нам казалось. Но он говорил не о Сигварте. Сигварт, по-моему, оказался случайной жертвой. Юнкер не знал, что Сигварт так тяжело болен.

– А кого же тогда он имел в виду? – нетерпеливо возразил я. – Ведь больше никто не умер. Или ему просто не удалось?..

– Удалось, – ответил Томас. – Он имел в виду самого себя. Когда тебя обвинили в убийстве Туфта, он понял, что допустил роковую ошибку. Что тебя осудят и казнят за преступления, которые совершил он.

– Но… – Я ничего не понимал. – Ему было только на руку, что виновным оказался я. Он остался на свободе и мог предстать перед королем в роли героя. – Я сделал выразительный жест рукой. – Человек, который в этой дикой Норвегии спас нунция дей Конти и вернул его в Копенгаген!

По лицу Томаса скользнула мимолетная улыбка:

– Да, так можно было подумать, но нельзя забывать, что юнкер принадлежит к старинному благородному роду. Можно многое рассказать о старых благородных родах, и не только хорошее, но вот честь, честь они берегут. Ты, по его понятиям, был правоверный христианин, который вдруг из-за него мог оказаться на виселице. Он не мог этого допустить. Он не видел иного выхода из этого тупика, как признать свою вину и умереть.

– Но яд?! Подумаешь, благородство – умереть от яда в какой-то далекой пещере!

Томас пожал плечами:

– Я не сказал, что понимаю все его поступки, но кое-что я понимаю. Так мне кажется.

– Но почему он впутал в это дело Сигварта?

– Я и об этом много думал в последние дни, – серьезно сказал он. – По-моему, он надеялся, что Сигварт обеспечит ему две вещи. Во-первых, юнкер надеялся, что мы, опасаясь за жизнь Сигварта, будем действовать осторожно и не совершим ничего необдуманного. Ему требовалось время, чтобы умереть. Он опасался, что что-нибудь помешает яду оказать свое действие. Опасался, что мы явимся слишком рано и спасем его с помощью какого-нибудь противоядия.