Жан-Люк Банналек - Курортное убийство

– Вы не могли бы сказать, насколько большими?

– Речь, собственно, может идти о двух пожертвованиях. Например, три тысячи евро на организацию радиорекламы нашей выставки. Мы будем…

– Насколько велика была вторая сумма?

– Ну, она была существенно больше. Речь шла о деньгах для музея. Нам нужны были новые кондиционеры для выставочных залов. Понимаете, мы не могли без них выставлять самые ценные картины.

– Что значит «существенно больше»? – Дюпен начал терять терпение.

– Восемьдесят тысяч евро.

– Восемьдесят тысяч евро?

– Современные кондиционеры и их установка стоят очень дорого. Требовалось даже кое-что перестроить. Недостающие деньги нам великодушно выделила фирма «Армор-Люкс» – вы, наверное, знаете эту бретонскую текстильную фирму, с их фирменными полосатыми джемперами.

Естественно, Дюпен знал эту фирму – ее знала вся Франция.

– Пьер-Луи Пеннек был знаком с владельцем «Армор-Люкс» и помог в получении средств от этой фирмы. Она заплатила недостающую для выполнения реконструкции сумму.

– Вероятно, это была еще бо́льшая сумма. Вы можете сказать, какие суммы в последние годы, или даже десятилетия, тратил Пеннек? Я имею в виду только траты на музей.

– О, это трудно сказать, надо подумать.

Бовуа почесал нос и задумался. Эта тема была ему явно неприятна.

– Вероятно, за последние пятнадцать лет он пожертвовал в общей сложности триста тысяч евро. Наше художественное объединение как раз и существует пятнадцать лет. Собственно, до этого существовало еще одно объединение, но им из рук вон плохо руководили. Господин Обер…

– Вы сказали – триста тысяч евро?

– Ну, я не могу назвать точную сумму. Это приблизительная цифра.

– Но это вполне ощутимые пожертвования.

– В сумме – да. Все отдельные пожертвования складываются. Но восемьдесят тысяч евро – это, если мне не изменяет память, было самое большое единовременное пожертвование.

– На какие цели были израсходованы другие взносы?

– О, на все расходы у нас есть очень подробная документация. Можете посмотреть сами, если заглянете в нашу бухгалтерию.

В тоне Бовуа прозвучало легкое негодование.

– Я хочу знать, на какие проекты пошли эти деньги?

– На ремонт отеля «Жюли», перестройку этого здания под музей. Если бы вы знали, сколько стоит переоборудование и ремонт старинных домов. Одни только новые полы в трех помещениях, теплоизоляция, шумоизоляция, я мог бы…

– Мне думается, смерть Пьера-Луи Пеннека станет тяжелым ударом для Общества любителей живописи. У вас наверняка не так много поклонников, готовых столь щедро вас поддерживать.

– Да, это действительно так – их немного. Однако, с другой стороны, нам не на что жаловаться. Мы можем обратиться за помощью к ряду региональных предприятий, а не только к частным лицам. Но вы правы, это большая потеря для нашего общества. Пьер-Луи Пеннек был очень щедрым человеком!

– Я уверен, что господин Пеннек и после своей смерти будет поддерживать вас.

Дюпен понимал, что довольно неуклюже сформулировал свою мысль. Но его очень интересовало, знал ли Бовуа о возможном изменении завещания Пеннека. Он не мог задать этот вопрос прямо, и поэтому такая формулировка была как раз очень кстати.

– Вы хотите сказать, господин комиссар, что он упомянул нас в своем завещании?

Дюпен не предполагал, что Бовуа окажется способным на такую прямоту.

– Да, по сути, я имел в виду именно это.

– Об этом, господин комиссар, мне ничего не известно. Сам господин Пеннек ничего мне об этом не говорил. Ни разу. Мы никогда с ним об этом не говорили.

Раздалась причудливая мелодия мобильного телефона. Бовуа порылся в кармане своего просторного пиджака.

– Алло?

Он заговорщически подмигнул Дюпену.

– А-а, я понял. Поезжайте.

Некоторое время Бовуа внимательно слушал своего телефонного собеседника, потом внезапно заговорил довольно резким тоном:

– Нет, мне так не кажется. Абсолютно не кажется. Я не стану этого говорить. До свидания.

Он нажал кнопку отбоя и как ни в чем не бывало продолжил:

– Это было бы, конечно, большой удачей – если можно так говорить в этой ситуации. Однако для нашего дела это было бы очень большой удачей. Но я об этом ничего не знаю. Ничего не знаю о содержании его завещания.

Он несколько раз моргнул.

– Поэтому я на это не надеюсь – хотя и ничего не знаю.

Бовуа мастерски разыграл эту карту. Хотя кто знает, подумал Дюпен, может быть, он говорит правду.