Марк Леви - Другое счастье

Волосы Киши были выкрашены в ярко-рыжий, чуть ли не оранжевый цвет, косметика на ее лице была почти такой же яркой.

– Первые из них поселились именно у нас, в Пенсильвании. Большинство приехали из Эльзаса в восемнадцатом веке. Между собой они говорят по-немецки, и их так много, что мы тоже начали болтать на их языке – иначе как бы мы с ними общались?

Она бросила влюбленный взгляд на мужа, хлопотавшего за прилавком, и поведала, что они впервые поцеловались еще в школе. Родители у обоих были фермерами, и в молодости обоим приходилось преодолевать вечером по семь миль, чтобы встретиться. Усердным трудом они скопили денег на покупку этого ресторана, долги за который им предстоит выплачивать еще двадцать лет. Но «Линдон Дайнер» – это вся их жизнь.

– Очень вкусно! – похвалила Агата с набитым ртом.

– А вы откуда будете?

– Из Филадельфии, – ответила Милли.

– Там, на стоянке, ваша машина? – спросила Киша у Агаты.

– Моя, – поправила ее Милли.

– Парни будут штабелями ложиться под колеса такой красотки! Только и скажу: такую нельзя не заметить.

Киша положила перед ними счет и ушла болтать с другими посетителями. Милли вытерла салфеткой рот и встала.

– Завтракайте спокойно. Я куплю газету и подожду вас в своей машине. Как я поняла, в таких катаются шлюхи? – И она удалилась в дурном настроении.

Агата оплатила счет. Меньше всего ей хотелось, чтобы Милли обнаружила на первой странице газеты ее фотографию. Она выскочила из магазина и увидела, как та входит в соседний универсальный магазин.

Она вошла, приблизилась к Милли и сделала вид, что разглядывает брелок.

– Обиделась?

– Слыхали, как меня отбрила эта деревенщина?

– Значит, обиделась. Между прочим, она это не со зла. Думаю, в ее устах это даже комплимент.

– Ничего себе комплимент! Получается, Фрэнк клюнул на мою тачку? Она представляет для него больше интереса, чем я сама? – Милли попыталась передразнить визгливый тембр официантки.

– Кто задает эти вопросы – она или ты сама? Одно очевидно: своей манерой одеваться ты бы его точно не привлекла.

– Это еще как понимать? Подумайте хорошенько, прежде чем ответить, до Калифорнии еще очень далеко!

– Так и понимать, что твои вытертые джинсы и бесформенный свитер говорят о нежелании правильно себя подать.

– Зато какой контраст с моей машиной!

Милли раздумала покупать газету. Развернувшись, она подошла к кассе, взяла две шоколадки и пакет чипсов, расплатилась и вышла из магазина.

Агата не удержалась от улыбки. Она села в «олдсмобиль», двигатель которого уже басовито урчал.

– Направление на Геттисберг, – распорядилась она и включила радио.

Милли тут же его выключила.

– Я вас слушаю, – сказала она, выезжая на дорогу.

Агата вздохнула.

– С чего прикажешь начать?

– С самого начала, времени у нас полно.

– Я покинула страну тридцать лет назад и с тех пор не возвращалась.

– И поэтому не поменяли водительские права?

– Совершенно верно.

– Где вы прожили все это время?

– На изолированном от остального мира острове.

– В каком океане?

– Так и будешь каждые две секунды меня перебивать? И не забывай смотреть на дорогу, очень тебя прошу!

Милли обогнала конную повозку, которой правил молодой амиш. Она помахала ему рукой, он ответил на приветствие улыбкой и приподнял шляпу.

– Симпатичный молодой человек! – сказала Агата, оглядываясь.

– Продолжайте. Почему вам пришлось уехать в такую даль?

– Я думала, что мне удастся обо всем забыть. Годами убеждала себя в этом, но, оказывается, напрасно. Когда рвешь все связи с прошлым, отворачиваешься от себя прежней, то забываешь себя. Вот ты возвращаешься иногда домой, в Санта-Фе?

– Нет, – призналась Милли. – Была там всего раз, на похоронах матери.

– Почему?

– Слишком много воспоминаний, и не только хороших.

– У тебя было несчастливое детство?

– Не знаю, счастливое ли, но довольно веселое. Я мечтала о совсем другой жизни, воображала, что родилась в большом городе, знаю своего отца, общаюсь с культурными людьми. Я обожала школу и ненавидела каникулы. Лето было для меня синонимом скуки. Знаю, по-вашему, у меня не все дома. Не стану вас разубеждать. Маленькой девочкой я фантазировала, что выйду замуж за профессора…

– За врача, что ли?

– Ну, нет! – Милли засмеялась. – Я не выношу вида крови, и потом, с моей мамочкой мне и так хватило болезней.

– Твоя мать умерла от болезни?

– Нет, погибла в автокатастрофе. Но она была ипохондриком, вечно что-то у себя находила и ходила с кислым видом. На ее гуру и на гомеопатию ушло столько денег, что на них я могла бы отучиться в Гарварде! А еще я по уши влюбилась в своего учителя английского, мистера Ричарда – самого терпеливого человека из всех, кого я знала. Мне было десять лет, ему сорок; я сознавала, что между нами непреодолимая преграда, и поклялась себе, что выйду замуж за такого, как он.