Линкольн Чайлд - Белый огонь

Он сделал паузу.

– Я уверен, мисс Пембрук, вы не пожелаете, чтобы доброе имя вашего дедушки – а значит, и всего семейства Пембрук – было замарано. – Он улыбнулся, демонстрируя свои прекрасные зубы. – Так не в ваших ли интересах дать мне временный доступ в Ковингтон-грейндж? Это ведь такая мелочь. Я думаю, мы сможем решить этот вопрос к взаимному удовольствию.

Именно его последняя, холодная улыбка, эти мелкие, ровные, идеальные зубы решили дело. Мисс Дороти Пембрук окаменела. Потом медленно поднялась со своего стула. Так же медленно подняла бумаги, которые этот человек положил на стол. И с отвращением бросила пачку бумаг к его ногам.

– Вы имеете наглость приходить ко мне в кабинет и пытаться шантажировать меня? – Ее голос, как ни удивительно, оставался совершенно спокойным. – Никогда в жизни я не сталкивалась с таким гнусным поведением. Вы, сэр, не более чем мошенник. Не удивлюсь, если история, которую вы мне рассказали, окажется такой же поддельной, как и ваш значок.

– Поддельная или нет, информация, которая у меня есть на вашего деда, неопровержима. Дайте мне то, что я прошу, или я передам эти сведения в полицию. Подумайте о вашей семье.

– У меня обязанности перед моим работодателем и истиной. Не больше и не меньше. Если вы хотите уничтожить доброе имя моей семьи, если хотите вывалять нас в грязи, если вы хотите лишить нас той малой финансовой безопасности, что мы имеем, – пусть так и будет. Я это переживу. А потому я говорю вам, мистер Пендергаст… – Она вытянула руку, указуя недрогнувшим перстом на дверь, и произнесла твердым голосом: – Немедленно покиньте этот дом, или я прикажу вышвырнуть вас силой. Всего доброго.

Стоя на крыльце здания Национального фонда сохранения мест исторического значения и природных красот, агент Пендергаст оглянулся на мгновение, и раздражение на его лице уступило место другому чувству – восхищению. Истинное мужество иногда обнаруживается в самых неподходящих для этого местах. Не многие могли бы противостоять такому давлению, и мисс Пембрук, которая в конечном счете просто исполняла свою работу, была одной из тысячи. По тонким губам Пендергаста скользнула улыбка. Потом он сунул бумаги в ближайшую урну. И, спускаясь по ступенькам, чтобы поехать на вокзал и сесть на Лондонский поезд, процитировал вполголоса:

– «Для Шерлока Холмса она всегда оставалась „Этой женщиной“. Я редко слышал, чтобы он называл ее каким-либо другим именем. В его глазах она затмевала всех представительниц своего пола» [29].

Моки Джонс снова был пьян и радовался этому. Джонс часто думал о себе в третьем лице, и тоненький голосок в его голове сообщал ему, что вот Моки Джонс идет нетвердо по Восточной Мейн-стрит, не чувствуя боли (или холода), в желудке у него пять дорогих мартини и стейк за восемьдесят долларов, его сексуальные потребности недавно были удовлетворены, его бумажник полон наличности и кредиток и ни работа, ни какое-либо дело, ни заботы не отягощают его.

Моки Джонс был одним из держателей акций (точнее говоря, одним от одной десятой от одной десятой держателей акций), и хотя сам он не заработал ни цента, это не имело значения, потому что деньги есть деньги и лучше их иметь, чем не иметь, и лучше иметь много денег, чем мало. А у Моки Джонса было много денег.

Моки Джонс, которому стукнуло сорок девять, был три раза женат и имел столько же детей от этих браков (на ходу он слегка поклонился в знак уважения к ним), но теперь он был свободен и не имел абсолютно никаких обязанностей, кроме как кататься на лыжах, есть, спать, трахаться и кричать на своих консультантов по инвестициям. Моки Джонс был счастлив жить в Роринг-Форке. Этот город отвечал его душевному складу. Люди не интересовались, кто ты и чем занимаешься, – важно, чтобы ты был богат. И не был каким-то вшивым миллионером. В стране было целое стадо дешевых миллионеров. Таких людей в Роринг-Форке презирали. Нет, ты должен быть миллиардером. Или хотя бы иметь несколько сотен миллионов. Иначе тебе не попасть в правильный круг людей. Сам Джонс принадлежал к категории сотенных миллионеров, и хотя это смущало его, он привык к такому положению. Тех двух сотен миллионов, что он получил от своего бездельника-папаши (еще один уважительный поклон), хватало для его нужд.

Он остановился, оглянулся. Эх, нужно было помочиться в ресторане. В этом чертовом городе не было общественных туалетов. А где, черт возьми, он оставил свою машину? Впрочем, это не имело значения – не настолько уж он глуп, чтобы садиться за руль в подобном состоянии. Он никогда не попадет на первую страницу «Роринг-Форк таймс»: «МОКИ ДЖОНС АРЕСТОВАН ЗА ЕЗДУ В ПЬЯНОМ ВИДЕ». Он позвонит в одну из служб, которые предоставляют лимузины вечерним выпивохам; таких служб в городе было несколько, и без работы они не сидели – доставляли домой «хорошо пообедавших» людей. Моки вытащил свой сотовый, но он выскочил из его руки и приземлился в сугробе. Витиевато выругавшись, Моки нагнулся, поднял телефон, отряхнул от снега и нажал нужную кнопку быстрого набора. Несколько секунд – и он договорился о машине. Мартини в «Брайерли стейк-хаусе» был очень неплох, и он непременно выпьет еще. Вот только бы добраться до дома.