Эрик Сунд - Голодное пламя

– Что ты имеешь в виду?

– Бёрье Перссон, человек, которого видели в пещере перед тем, как Фредрику Грюневальд нашли убитой, мертв.

– Что?!

– Умер сегодня днем, инфаркт. Звонили из больницы Сёдера, когда поняли, что он в розыске. У него в руке была бумажка, я отправил за ней Олунда и Шварца. Они только что вернулись.

– Что за бумажка?

Хуртиг вошел в кабинет и приблизился к столу.

– Вот. – Он положил перед Жанетт вырванный из ежедневника листок.

Аккуратным почерком:

Жанетт Чильберг, полиция Стокгольма.

Мне кажется, я знаю, кто лишил жизни Фредрику Грюневальд, называемую также Графиней, в пещере под церковью Святого Юханнеса.

Однако я ссылаюсь на свое право остаться анонимным, ибо не желаю иметь дело с правоохранительной системой.

Тот, кого вы ищете, – женщина с длинными светлыми волосами, на которой во время убийства был синий плащ. Она среднего роста, у нее синие глаза и стройное тело.

В остальном я нахожу бессмысленным говорить что-либо еще о ее внешности, поскольку такое описание будет скорее моей личной оценкой, нежели перечислением фактов.

В то же время у нее есть особая примета, которая должна заинтересовать вас.

На правой руке у нее не хватает безымянного пальца.

Простить – это очень много, думала она. Но понять и не простить – это гораздо больше.

Когда ты не только видишь почему, но и понимаешь всю цепочку событий, которые привели в конце концов к болезни, то голова кружится. Кто называет это первородным грехом, кто – предопределением, но на самом деле это лишь холодная, как лед, лишенная сантиментов последовательность событий.

Лавина. Круги на воде после брошенного камня. Проволока, натянутая в самом темном месте велосипедной дорожки, опрометчивое слово и пощечина в пылу минуты.

Иногда речь идет об умышленном, сознательном деянии, где последствие – один параметр, а собственное удовлетворение – другой. В том бесчувственном состоянии, где «эмпатия» – просто слово, семь букв без смыслового содержания, приближаешься к злу.

Отрицаешь все человечество и дичаешь. Голос становится глухим, меняется рисунок движений, взгляд делается мертвым.

Она беспокойно ходила взад-вперед по гостиной, потом пошла в ванную и вынула из шкафчика упаковку успокоительного. Налила воды, приняла две таблетки пароксетина, запила, суетливо сглотнула. Скоро все кончится, подумала она. Жанетт Чильберг знает, что убийца – Виктория Бергман.

– Нет, не знает, – сказала она сама себе вслух. – И Виктории Бергман не существует. – Но эти слова были напрасным притворством. Голос был здесь и звучал громче, чем когда-либо.

…на самом деле это как зажмуриться, и задержать дыхание, и притвориться, что там, снаружи, ничего нет – вот холод есть, хотя дверь удерживает его снаружи, и можно понежиться на диване в обставленной по-деревенски гостиной с деревянными панелями, с попкорном и соком, который называется Rose’s Lime и который на самом деле – содовая…

Она снова вышла из гостиной в кухню. В глазах мелькали мошки, как при начале мигрени.

На диктофоне горел красный огонек – аппарат все еще был в режиме записи.

Она держала диктофон перед собой, руки дрожали, она вся взмокла и, словно выйдя из своего тела, смотрела на саму себя, стоящую у стола.

…но это работает – размешать в напитке немного сахара и сказать приятелям, что такой и должен быть вкус у настоящего сока, хотя все понимают, что ты врешь, и в один прекрасный день тебе двинут за это в челюсть. Но в тот момент это не важно, потому что тебе хорошо, по телевизору покажут интересное кино, и все довольны и счастливы – ведь не здесь идет война, а в Черной Африке. И еда на столе, хотя вкус у нее странноватый, если вдуматься, но лучше этого не делать, потому что тогда разболится живот и придется ехать три мили до пункта скорой помощи…

София словно бы находилась в двух местах одновременно.

Стоя у стола – и где-то в голове девочки. Голос был глухим и монотонным, он эхом отдавался в ней каждый раз, когда начинал резонировать между стенами кухни.

…разболится живот и придется ехать три мили до пункта скорой помощи, а там не найдут ничего такого, а просто отправят назад, домой, на заднем сиденье холодной машины. Человек – чертов трус, который не может продемонстрировать хоть немного силы, а только сидит, прикинувшись дурачком, хотя у него гости и все такое, и вот грог подернулся пленкой, и гости, наверное, недоумевают, в чем дело, хотя именно этого ты и добивался. Да что же, черт возьми, происходит – девочка ноет, все жалуется на боль в животе и кричит-кричит-кричит, пока машина не отъезжает, и обещают скоро вернуться, потому что все пройдет, она перевозбудилась и немного разнервничалась, не обращайте внимания, все разрешится, как разрешается запор, если принять инжирного масла…