Дэйв Эггерс - Сфера

Она провела в ЧК шесть с лишним часов. Пошла в общагу, и было ей гораздо лучше, гораздо спокойнее, а Фрэнсис уже лежал в постели с планшетом – вставлял свое лицо в любимые фильмы.

– Ты глянь, – сказал он и показал ей фрагмент боевика, где вместо Брюса Уиллиса главным героем стал Фрэнсис Гаравента. Софт практически отлажен, сказал Фрэнсис, даже ребенок разберется. «Сфера» только что купила эту приладу у трех владельцев одного копенгагенского стартапа. – Завтра много чего нового увидишь, – сказал Фрэнсис, и Мэй вспомнила, что завтра просеивают планктон. – Весело будет. Иногда, как ни странно, попадаются удачные идеи. И кстати об удачных идеях…

Тут Фрэнсис притянул ее к себе, и поцеловал, и усадил на себя верхом, и Мэй уже решила, что им наконец предстоит некое подобие настоящего секса, но когда она принялась стаскивать блузку, Фрэнсис крепко зажмурился, дернулся, и стало ясно, что он уже все. Переодевшись и почистив зубы, он попросил Мэй поставить ему оценку, и она поставила ему 100.

Мэй открыла глаза. 4:17 утра. Фрэнсис лежал к ней спиной, беззвучно спал. Мэй закрыла глаза, но в голове не было ничего – только эти 368 человек, которые – теперь это стало совершенно очевидно – предпочли бы, чтоб Мэй никогда не рождалась. Надо вернуться в ЧК и открыть канал. Она села.

– Что такое? – спросил Фрэнсис.

Она обернулась – он смотрел на нее в упор.

– Ничего. «Демокша» эта. Голосование.

– Ты переживаешь? Да ты что? Несколько сотен человек, подумаешь.

Он потянулся, хотел утешить, погладить ее по спине, но не пожелал двинуться с места; удалось ему в итоге только потереть ей талию.

– Но кто? – спросила Мэй. – Мне теперь придется ходить по кампусу, не зная, кто желает мне смерти.

Фрэнсис тоже сел:

– Ну так ты проверь.

– Что проверить?

– Кто тебе прислал грустный смайлик. Ты где вообще находишься? У нас что – восемнадцатый век? Мы же в «Сфере». Посмотри, кто там такой хмурый.

– Это прозрачно?

Вот дура – нашла о чем спрашивать.

– Хочешь, я посмотрю? – спросил Фрэнсис и тут же взялся что-то листать на планшете. – Вот список. Он открытый – в этом, собственно, суть «Демокши». – Он почитал, сощурился. – А – ну это не удивительно.

– Что? – спросила Мэй. Сердце подпрыгнуло. – Кто?

– Мистер Португалия.

– Алистэр?

У Мэй вскипели мозги.

– Вот мудак, – сказал Фрэнсис. – Да и ладно. Пошел на ***. [32]Хочешь весь список?

Фрэнсис повернул планшет к ней, но Мэй, сама не успев сообразить, что делает, попятилась и зажмурилась. Забилась в угол, локтями загораживая лицо.

– Эй, эй, – сказал Фрэнсис. – Это не бешеные звери. Это просто имена.

– Перестань, – сказала Мэй.

– Большинство даже не всерьез. А про некоторых я точно знаю, что ты им нравишься.

– Перестань. Перестань.

– Ладно, ладно. Очистить экран?

– Если можно.

Фрэнсис подчинился.

Мэй ушла в ванную и закрыла дверь.

– Мэй? – Фрэнсис стоял под дверью.

Она включила душ и разделась.

– Можно войти?

Под потоком воды она слегка успокоилась. Нащупала выключатель, загорелся свет. Мэй улыбнулась – как это глупо, так переживать из-за списка. Ну еще бы голосование не было публичным. При подлинной демократии, при демократии, очищенной от шлаков, люди не станут бояться голосовать и, что важнее, не станут бояться ответственности за свое мнение. Теперь дело за Мэй – выяснить, кто скорчил ей рожу, и завоевать их сердца. Может, не сразу. Ей нужно время, она пока не готова, но она выяснит – она должна выяснить, она обязана знать, – а узнав, она будет работать, просто и честно, она исправит мнение этих 368. Она кивнула, улыбнулась, потом сообразила, что стоит одна под душем и кивает. Эта элегантность, идеологическая чистота «Сферы», подлинная прозрачность окутали ее покоем, логика и упорядоченность согрели ее.

Группа подобралась прекрасная – радужная молодежная коалиция, сплошь дреды и веснушки, голубые, зеленые, карие глаза. Все сидели, подавшись вперед, лица у всех сияли. Каждый получит по четыре минуты на презентацию своей идеи мозговому тресту «Сферы» – в том числе Бейли и Стентону, которые тоже сидели в зале и жарко беседовали с другими членами Бригады 40, а также Тау, который присутствовал на видео. Тау в мешковатой кенгурухе сидел неизвестно где, в пустой белой комнате, и через камеру смотрел в зал – не скучая, но особо и не интересуясь. И именно на него – не меньше, а то и больше, чем на других Волхвов и старших сфероидов, – выступавшие хотели произвести впечатление. Они, можно сказать, – его дети: их вдохновил успех Тау, его молодость, его умение доводить идеи до воплощения, но оставаться собой, держаться особняком, но быть бешено продуктивным. Все они мечтали о том же и все хотели денег, сопутствующих такой роли.