Энн Перри - Опасная скорбь

– Мы ничем не можем помочь вам, инспектор. – Она произнесла это со всей прямотой, глядя в глаза и не сопроводив свои слова какими-либо извинениями. – Мы видели Октавию вчера вечером, перед тем, как она отправилась спать, около одиннадцати часов или чуть раньше. Я встретила ее на лестнице, затем она зашла к матери пожелать ей доброй ночи и отправилась в свою спальню. Мой муж скажет вам то же самое. Утром нас разбудила горничная Энни; она кричала, что случилось нечто ужасное. Я подоспела к дверям спальни вслед за ней и сразу увидела, что Октавия мертва и что помочь мы ей уже не в силах. Тогда я вывела Энни из комнаты и послала ее за миссис Уиллис, это наша экономка. Бедной девочке чуть не сделалось дурно. Затем я нашла отца – он как раз собирал слуг для утренней молитвы – и рассказала ему, что случилось. Он отправил одного из лакеев за полицией. Больше мне сказать нечего.

– Благодарю вас, мэм.

Монк взглянул на леди Мюидор. Те же изящно вылепленные скулы и надбровные дуги; прямой короткий нос, как у сына, но черты более тонкие; губы аскетически поджаты. Стоило ей заговорить, как лицо ее, опустошенное горем, поразило Монка живостью былой красоты.

– Мне нечего добавить, инспектор, – тихо сказала она. – Моя комната находится в другом крыле дома, и я ничего не знала о том, что случилось, пока Мэри, моя камеристка, не разбудила меня и сын не рассказал мне о… происшедшем.

– Благодарю вас, миледи. Надеюсь, мне не придется беспокоить вас еще раз. – Монк и не рассчитывал сразу же открыть что-либо существенное и вопросы задавал скорее для проформы, однако пренебречь этой беседой не имел права. Извинившись, он пошел на половину слуг – разыскать Ивэна.

Выяснилось, что Ивэн тоже не мог ничем похвастаться, кроме перечня пропавших драгоценностей, составленного с помощью горничной: два кольца, ожерелье, браслет и, что уж совсем странно, миниатюрная серебряная ваза.

Незадолго до полудня они покинули дом Мюидоров, где уже закрыли ставни и вывесили черный креп на двери. Конюхи разбрасывали по мостовой солому, чтобы приглушить (из уважения к покойной) доносящийся с улицы резкий стук копыт.

– Что теперь? – спросил Ивэн, стоило им ступить на тротуар. – Мальчишка, чистильщик обуви, сказал, что неподалеку, на углу Чандос-стрит, вчера был званый вечер. Кто-нибудь из кучеров или лакеев мог заметить что-либо подозрительное. – Он с надеждой приподнял брови.

– И где-то рядом должен был прохаживаться дежурный констебль, – добавил Монк. – Я найду его, а вы поинтересуйтесь вечеринкой. Угловой дом, говорите?

– Да, сэр. Семья Бентли.

– О результатах доложите в участке.

– Да, сэр. – Ивэн повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь куда более грациозной походкой, чем можно было предположить, глядя на его худую угловатую фигуру.

Монк окликнул кеб и отправился в полицейский участок, намереваясь выяснить домашний адрес констебля, патрулировавшего этот район прошлой ночью.

Часом позже он сидел, прихлебывая из кружки чай, в маленькой холодной гостиной в доме близ Юстон-роуд и беседовал с заспанным, небритым, слегка встревоженным констеблем. Постепенно сложилось впечатление, что они наверняка знакомы и что тревога собеседника вызвана воспоминанием о давнишней выволочке, полученной им от Монка за нерадивость или какую-то оплошность, о чем сам инспектор, естественно, не помнил.

Он всматривался в лицо констебля, безуспешно пытаясь уловить в его чертах хоть что-либо знакомое, и поэтому дважды пропускал мимо ушей, что тот ему говорил.

– Простите, Миллер, как вы сказали? – извинился Монк во второй раз.

Констебль выглядел смущенным; он не мог понять, чем это вызвано: то ли инспектор был против обыкновения невнимателен, то ли в чем-то сомневался.

– Я говорю, что следовал по западной стороне Куин-Энн-стрит, вниз, к Уимпол-стрит, а потом вверх по Харли-стрит каждые двадцать минут в течение всей ночи, сэр. Я абсолютно в этом уверен, потому что никаких происшествий не было и я ни разу даже не останавливался.

Монк нахмурился.

– То есть вы никого не встретили? Вообще никого?

– Да нет, народу было много, но никого подозрительного, – ответил Миллер. – На углу Чандос-стрит, там, где она поворачивает к Кавендиш-сквер, был званый вечер. Болтались вокруг всякие лакеи и кучера часов до трех, но порядка они не нарушали и уж тем более не стали бы лезть в окно по водосточной трубе. – Он поморщился, будто желая добавить что-то, но передумал.