Кристофер Смит - Пятая авеню

– Как вы и говорили, мистер Арчер, каждая ее частица излучает красоту.

Майкл, сделав над собой огромное усилие, изобразил на лице улыбку, он сейчас ненавидел Спокатти намного больше, чем прежде.

– Где Джозеф? – спросил он. – Я думал, он будет на работе сегодня вечером.

– Простыл, – ответил швейцар. – Мы надеемся, он уже утром снова будет здесь. Позвольте помочь вам с багажом.

Они поднялись на лифте на пятидесятый этаж. Когда Майкл вошел в квартиру, то убедился, что она выглядит именно такой богатой и роскошной, как описывал Спокатти. Многие вещи в ней были похожи на те, что ему пришлось продать всего несколько недель назад для того, чтобы расплатиться с банком.

Когда он повнимательнее осмотрелся вокруг, ему показалось, что в этой квартире кто-то жил, хотя, по словам Спокатти, она была обставлена мебелью только сегодня утром.

Лиана бросила сумочку на боковой столик. Пройдя в центр прихожей, она окинула помещение оценивающим взглядом.

– Так вот где ты живешь, – сказала она.

Майкл вытянул руку вперед, словно приглашая ее располагаться.

Ну что же, здесь так здесь.

Когда Майкл вечером лег в постель, где уже спала Лиана, сна у него не было ни в одном глазу. Слишком много мыслей заполняло его голову, и он понимал, что сойдет с ума, если станет подробно останавливаться на каждой из них.

Чтобы как-то выбраться из этой мысленной паутины, он сосредоточился на воспоминаниях о своей матери. Иногда Майклу казалось, что, если бы он мог увидеть ее снова, поговорить с ней, то смог бы понять злость, которая столько лет не отпускала его отца, и разделить ее с ним, понять, насколько оправданна данная отцом клятва.

Но ведь его мама умерла, когда ему было всего три года. Сохранившиеся у него отрывочные воспоминания были лишь незначительными эпизодами из прошлой жизни, затертыми, сгладившимися от времени.

Иногда Майкл все-таки ее вспоминал – как она смеялась, какие игрушки ему дарила, вспоминал красивые полотняные платья, в которые она одевалась. Он хотел бы вспомнить еще хоть что-нибудь, но не мог. Отец, именно отец управлял его детскими воспоминаниями.

Майкл закрыл глаза, надеясь, что и его сознание погрузится в темноту.

Он вспоминал…

Вот он ребенок. Отец подходит к нему, расстегивая брючный ремень, и говорит ему своим пропахшим запахом виски голосом, что ему было бы намного лучше, если бы Майкл вообще не родился.

Он вспоминал…

Поздний февральский вечер, метет пурга. Он слышит пьяные рыдания отца из соседней комнаты. Отец снова и снова зовет по имени жену, как будто это может вернуть ее.

Он вспоминал…

Ему восемнадцать лет. Он садится в автобус, направляющийся в Голливуд.

Майклу никогда не забыть тот день, не забыть застоявшийся, пропахший табачным дымом воздух, не забыть нескончаемые часы, проведенные в дороге. Но каждая секунда этого времени была лучше, чем пребывание в заключении, на которое обрек его отец. Когда автобус отъехал от Гранд-централ [31], он стал Майклом Арчером и дал себе клятву, что его отец никогда снова не станет управлять его жизнью.

А теперь он изводил себя мыслью о том, как он мог допустить, чтобы это произошло.

Он представил себе…

Оставить и отца, и Нью-Йорк, сесть вместе с Лианой в самолет, улетающий в любую, самую далекую, часть земли и начать все сначала там, где никто их не знает. Но он понимал, что это никогда не случится. Если он это сделает, его отец или Сантьяго найдут их и убьют.

Майкл открыл глаза.

А что, если нет?

Воскресным утром Джордж занялся организацией похорон.

Из своего офиса в «Редман Интернэйшнл» он позвонил в несколько мест. В похоронном агентстве он заказал гроб из красного дерева, богато украшенный и с инициалами «СЕР», выгравированными на каждой стороне. Позвонив флористу, услугами которого часто пользовалась дочь, он заказал несколько десятков роз для украшения церкви и для могильного венка.

Он обзвонил близких друзей и родственников, сообщив им время и место прощания и погребения. После этого Джордж Редман застыл в кресле, стараясь принять то, что сейчас было немыслимо и невозможно. После смерти родителей Джорджу не доводилось заниматься таким сугубо личным делом. Он словно онемел, утратил свободу и при этом не ощущал своего присутствия – ему казалось, что он просто стоит в стороне и как сторонний наблюдатель смотрит на тот ад, в котором оказался какой-то другой человек, хотя умом и понимал, что все это случилось именно с ним.