– Сиятельная ночь, – произнесла Уна.
– Вы хотели сказать – сияющая, – неловко поправил ее Алан. Она покачала головой.
– Нет. У Шекспира в «Антонии и Клеопатре» один солдат говорит именно так. Это моя любимая фраза. «Ночь сиятельна». Я хорошо понимаю, что он имел в виду, хотя, полагаю, он говорил о лунном свете.
Алана тянуло к ней с такой силой, что голова кружилась, однако он смог лишь тупо выговорить:
– Сегодня нет луны.
Она отперла входную дверь и включила свет, и они вместе вошли в сияющую чистотой и наполненную ароматом прихожую, где в сверкающих вазах стояли букеты зимнего жасмина. При виде этого Алан вспомнил задворки здания банка, где над каменной стеной росли те же самые цветы, и провел рукой по лбу – но, хотя лицо его горело, на коже не выступило ни капли пота.
– Вы устали, – предположила Уна. – Я собиралась предложить вам сделать кофе, но если вы очень устали, то не надо.
Он ничего не сказал, но проследовал за нею в кухню и сел за стол. Помещение было вчетверо больше, чем кухня его дома в Наделе Фиттона. Алан подумал, как обрадовалась бы Пэм такой вот кухне, с двумя холодильниками и огромным глубоким морозильником, с большой плитой, в которую были встроены шашлычница и инфракрасный гриль. Ловкими проворными движениями Уна включила кофеварку и расставила чашки. Она болтала с Аланом в своей обычной милой отвлеченной манере, рассказывая об Эмброузе и его трудах и о том, как все художественные книги матери Стюарта после ее смерти были изгнаны в подвал. Потом поведала о маленьком доме Стюарта в Дартмуре, ныне опустевшем и заброшенном. Она разлила по чашкам кофе и села к столу, встряхнув волосами так, что они образовали вокруг ее головы яркий кудрявый нимб. Глядя на Алана, Уна ожидала, что он подхватит разговор.
И тут с ним случилось нечто похожее на то, что произошло в тот момент, когда он стоял в своем банковском кабинете с деньгами в руках, в тот момент, когда зазвонил телефон, и Алан понял, что нужно действовать – теперь или никогда. Поэтому он отчаянно и громко произнес: «Уна!» – впервые услышав, как звучит ее имя, будучи сказано его голосом.
– Что такое?
– О боже! – выдохнул Алан. – Я уйду, я уеду, если вы захотите, но я должен вам сказать. Я полюбил вас. Я люблю вас так сильно, что не могу этого вынести.
Он простер руки через стол и опрокинул чашку, и кофе потоком хлынул на пол.
Уна вскрикнула – негромко, коротко. Лицо ее стало багровым. Она упала на колени с тряпкой в руках и принялась лихорадочно вытирать кофейную лужу. Алан вскочил, бросился вниз по лестнице в полуподвал, вбежал в свою комнату, закрыл и запер дверь.
Он метался туда-сюда по комнате, как и прежде. Наверное, он уже никогда не сможет ни спать, ни есть, ни даже существовать. Посреди этого урагана эмоций его охватил гнев, когда Алан понял, что все эти чувства он должен был испытать еще в восемнадцать лет – но в восемнадцать они были для него запретны. Сейчас он воспринимал все так остро, потому что никогда прежде подобного не ощущал. И неужели он обречен чувствовать все это и так и не достичь развязки?
Остановившись на полушаге, он вслушался в тишину. Наверху, в кухне, все еще горел свет. Алан видел желтые квадраты, лежащие на темной неровной лужайке. Дрожа, он смотрел на эти световые квадраты, думая, что в любой момент может увидеть ее тень, силуэт на желтом фоне – тонкий профиль и пышное облако волос. Свет погас, и в саду стало темно.
Алан представил, как Уна пересекает прихожую и поднимается по широкой витой лестнице в свою комнату – быть может, сердясь на него, или испытывая шок, или просто радуясь, что отделалась от него. Алан выключил свет и в своей комнате, не желая больше видеть ничего, особенно самого себя. Затем он отпер дверь и выскользнул в непроглядную темноту, зная, что должен найти Уну, прежде чем она станет недостижима для него раз и навсегда.
Слабый свет все еще озарял верхние ступени подвальной лестницы. Уна пока не ушла спать. Алан начал подниматься по лестнице, не зная, что он скажет, но думая, что, возможно, не в силах будет сказать ничего, только рухнуть у ее ног и умереть. Свет наверху погас. Алан протянул руку, чтобы нащупать перила, но вместо этого коснулся протянутой к выключателю руки Уны. У него перехватило дыхание. Они не видели друг друга, но шагнули вплотную, обвив друг друга руками, и так они стояли на ступенях, в полной темноте, безмолвно обнявшись.
Наконец они начали спускаться вниз по лестнице, боком, неуклюже, цепляясь друг за друга. Алан не позволил Уне включить свет. Она открыла дверь его комнаты и втащила его внутрь, и когда дверь закрывалась, они услышали, как Цезарь вошел в дом. Зажегся свет, донеслись негромкие шаги Цезаря вниз по ступеням. Алан держал Уну в объятиях, почти не дыша, пока в доме вновь не воцарились тишина и темнота.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу