Рекс Стаут - Слишком много клиентов (сборник)

И я вернулся к прежним стереотипам поведения:

– Ну а как ты думаешь, о чем я ее расспрашивал? Хотел узнать, не могла ли ее дочь случайно увидеть, как некто опускает тело Йигера в яму, а потом лезет туда сам, чтобы укрыть труп брезентом. Что до ее ответа, у тебя есть возможность получить его из первых рук. Она здесь.

– Я тебя спрашиваю! – Стеббинс далеко не дурак.

– А я подожду с ответом. Я ничем не обязан миссис Перес. Она имеет право сама решить, что́ ответить на вопрос официального лица. Миссис Йигер и я – частные лица. А ты у нас полицейский.

И черт возьми, миссис Перес тоже не растерялась! Конечно, она сыграла не так блестяще, как миссис Йигер, но более чем удовлетворительно.

– Я просто сказала им правду, – ответила она Стеббинсу. – Если бы моя дочь увидела что-нибудь подобное в воскресенье, она бы мне сказала. Значит, она ничего такого не видела.

– Она весь вечер была дома?

– Да. К ней пришли две подруги, они смотрели телевизор.

– В котором часу пришли ее подруги?

– Около восьми вечера.

– А когда ушли?

– Сразу после одиннадцати. Когда закончилась программа, которую они всегда смотрят по воскресеньям.

– Ваша дочь выходила с ними?

– Нет.

– Она вообще отлучалась из дома в тот вечер?

– Нет.

– Вы уверены?

Она кивнула:

– Уверена. Мы всегда знали, где она.

– Но вчера вечером вы этого не знали. И в тот вечер, в тот воскресный вечер, она в любой момент могла пойти в гостиную и посмотреть в окно. Могла ведь?

– Да с чего бы? С чего ей выходить в гостиную?

– Не знаю, но могла. – Стеббинс повернулся ко мне: – Так, Гудвин, отвезу-ка я тебя в управление. Расскажешь обо всем этом инспектору.

– О чем? И что рассказывать?

Он выпятил подбородок:

– Послушай-ка, умник, в понедельник днем ты начал наводить справки о человеке, который тогда был уже мертв. За два часа до обнаружения трупа! Потом Кремер, явившись к Вульфу, застает у него вдову, и инспектору вешают обычную лапшу на уши. Вдова наняла Вульфа, чтобы найти убийцу мужа, что, может, и не против закона, но точно против полиции Нью-Йорка. Я прихожу сюда по поводу другого убийства, и нате вам: ты тут как тут, да не один, а с вдовой. Ты объявляешься в доме, где жила убитая девушка, и беседуешь с ее матерью. Так что или ты едешь со мной по доброй воле, или я арестую тебя, как важного свидетеля.

– Я арестован?

– Нет. Я сказал – или.

– Хорошо, когда есть выбор, – заметил я, достал из кармана монетку в двадцать пять центов, подбросил ее, поймал и взглянул. – Ты выиграл. Пошли.

Это было мне на руку – увести его подальше от миссис Перес и от дома. Поднимаясь по трем ступенькам до тротуара, я подумал, насколько иначе все обернулось бы, если бы он пришел на тридцать секунд раньше или мы покинули бы гнездо разврата тридцатью секундами позже. Забираясь в полицейскую машину, я широко зевнул. Я спал три часа и весь день собирался от души зевнуть, да все некогда было.

Через шесть часов, в половине второго ночи, я сидел на кухне и уплетал черный хлеб, испеченный Фрицем, копченую осетрину и сыр бри, запивая все это молоком и просматривая утренний выпуск пятничной «Таймс», купленный по пути из окружной прокуратуры домой.

Я был совершенно измотан. И день выдался непростой, а уж вечером, когда я час провел в обществе Кремера и еще четыре часа в компании парочки помощников окружного прокурора, мне пришлось совсем туго.

Это здорово напрягает, когда ты должен ответить на тысячу профессионально задаваемых вопросов и при этом постоянно держать в голове три обстоятельства. Первое: твои ответы призваны возвести толстую стену между фактами, которые уже известны стражам закона, и теми, которых они, даст бог, никогда не узнают. Второе: ты отвечаешь под протокол, и это может подвести тебя под статью, от которой потом не отвертишься. Третье: одно неверное слово – и все пропало.

Из всех допросов, которые мне учиняли в убойном отделе и окружной прокуратуре, этот был самый худший. И перевести дух я смог всего дважды. Сперва меня оставили в покое минут на десять, позволив сжевать через силу несъедобный сэндвич с ветчиной и выпить пинту обезжиренного молока. Потом – около десяти вечера – я объявил, что либо мне дают возможность сделать телефонный звонок, либо пусть запирают на ночь. Тут они уступили.

Если кто думает, что в учреждениях, стоящих на страже правопорядка, телефоны-автоматы не прослушиваются, пусть остается при своем заблуждении. У меня иное мнение на сей счет. Так что, дозвонившись до Вульфа и сказав ему, где нахожусь, я повел разговор очень осторожно. Сообщил о встрече со Стеббинсом, довел до сведения босса, что Кремер и окружная прокуратура, как обычно, считают, будто я утаиваю информацию, которую они имеют право знать, хотя, как прекрасно понимает Вульф, это чистый абсурд.