Лоренс Блок - Дьявол знает, что ты мертв

И никогда не расставался со своей армейской амуницией. Я его ни разу не видел ни в чем другом. А теперь они китель конфисковали и сожгли. Забрали всю одежду и сунули в печь для отбросов. Что еще они с ним сделают? Когда нам разрешили свидание, он был в новенькой и чистой одежде. Они его загнали под душ и отскребли от грязи. Только что не побрили и не постригли волосы, потому что запрещено без его согласия. Но это Бельвю и Рикерс. Когда его отправят на постоянное место содержания, там правила будут иные.

Да, они сожгли его армейский пиджак. Что ж, видимо, так полагается. Как еще представители государства могли поступить с кителем в таком заношенном состоянии? Но вот только Джорджа трудно представить без него.

Вы скажете, что у моего брата не все дома, что у него мозги набекрень, и, вероятно, так и есть, но он был таким всю жизнь, и не изменится, как бы они ни старались. Я не хочу сказать, что жизнь в камере непременно убьет его – быть может, этого не случится. Он попросту уйдет еще дальше от реальности, замкнется глубже в себе, очертит круг в своем сознании и создаст внутри него свой мир.

Том посмотрел мне прямо в глаза. Без очков его лицо казалось совсем беззащитным, но странным образом и более жестким тоже.

– Поймите, – продолжал он, – я не пытаюсь выгораживать его, рисовать такой образ жизни в более выгодном для него свете, не леплю из брата образ этакого благородного дикаря. Это жуткая жизнь. Это животная жизнь. Он существовал в страхе и в муках. Если его не запрут в психиатрическую больницу, не успокоят торазином, он рано или поздно попадет под поезд подземки, умрет от переохлаждения, если только ему не повезет, и какой-нибудь малолетний недоумок-садист из чистого милосердия не обольет его бензином и не подожжет. Боже милостивый, Мэтт! Я бы ни за что не хотел вести такой образ жизни. Но ведь это его жизнь. Вы со мной согласны? Это его треклятая жизнь, и пусть ему дадут спокойно закончить свои дни.

– И я пообещал заняться этим делом, – сказал я Элейн. – Он выложил на стол тысячу долларов, и я их взял. Только не спрашивай почему.

– Из чувства сострадания, – предположила она. – Ты ощущаешь свою ответственность перед обществом. Тебе необходимо видеть торжество справедливости в этом мире.

– А что еще могло мною двигать?

– Вдруг тебе просто захотелось заработать легких деньжат?

– Меня, конечно, научили не упускать того, что само плывет в руки, – признал я, – но только здесь другой случай. Впрочем, в моей профессии деньги часто даются нелегко. Ты вкалываешь сверхурочно, чтобы отработать гонорар от клиента, но в результате все равно ощущаешь себя проходимцем, когда не добиваешься результата. Мысль о том, что в этом деле мне нечего терять, по идее, должна облегчать жизнь, но по какой-то причине не облегчает.

– Ты все-таки уверен, что Джордж виновен?

– Да, я так думаю. Причем я назвал его брату тысячу причин, почему держусь такой точки зрения.

– Но место для сомнений все же остается?

– Не слишком много места даже для самых мизерных сомнений, – ответил я.

Мы поужинали в Виллидже, а потом заглянули в пару джазовых клубов на Бликер-стрит, после чего поймали такси и отправились к ней домой. Утром она наварила побольше крепкого кофе, подогрела пару бубликов с маком и разделила на две половинки папайю. Солнце заливало лучами гостиную, но Элейн, прочитав «Таймс», номер которой мы купили накануне, сказала, что это ненадолго. К середине дня ожидается сплошная облачность, ближе к вечеру велика вероятность проливного дождя.

– Завтра снова прояснится, – сказала она. – Только мне что за радость? Завтра понедельник. Музей закрыт.

Она снова пошла на курсы фотографии, которые назывались «Городской пейзаж в объективе камеры». А муниципальный музей Нью-Йорка проводил выставку, которую она должна была осмотреть перед следующим занятием.

– Думаю, рискну промокнуть, но поеду сегодня, – сказала она. – А ты чем займешься?

– Наверное, прошвырнусь по своему району.

– Мне почему-то казалось, что так ты и поступишь. По «Адской кухне» или по Клинтону?

– Быть может, немного по обоим. Надену ботинки на толстой кожаной подошве и начну отрабатывать тысячу долларов, полученную от Тома Садецки. Потом хочу заглянуть на встречу группы, а вечером у меня традиционный воскресный ужин с Джимом Фейбером.

– Я думала сначала заскочить в оздоровительный центр, – сказала она, – но, наверное, пошлю все к черту и отправлюсь прямиком в музей. А потом вернусь домой и врасту корнями в кресло перед телевизором. Как получается, что от просмотра передач мозги не так сильно деградируют, если программы британские?