Ю Несбё - Кровь на снегу

– Но ведь теперь я его знаю.

– Да.

Мы пили кофе в молчании.

– Значит, у тебя нет ни друзей, ни родственников? – спросила она.

– У меня есть мама.

– Которая не знает…

– Да.

– И она наверняка не знает ничего о твоей работе.

– Да.

– А что ты рассказывал ей о своих занятиях?

– Продавец.

– В магазине?

Я посмотрел на Корину Хоффманн: ей действительно интересно или она просто болтает?

– Да.

– Подумать только.

По ее телу прокатилась дрожь, и она скрестила руки на груди. Я включил отопление на полную катушку, но, когда в квартире обычные окна, а на улице больше недели стоит двадцатиградусный мороз, холод победить нелегко. Я постучал пальцами по чашке.

– Что будешь делать, Улав?

Я поднялся со стула:

– Посмотрим, смогу ли я найти для тебя шерстяное одеяло.

– Я хотела сказать, что мы будем делать.

Она была в здравом уме. Если человек перестает думать о том, чего он не в силах изменить, и двигается дальше, значит он в здравом уме. Хотел бы я быть таким.

– Он придет за мной, Улав. За нами. Мы не можем вечно прятаться здесь. То есть можем до тех пор, пока он нас не найдет. Поверь мне, я его знаю. Он скорее умрет, чем станет жить с таким позором.

В тот момент я не задал ей очевидный вопрос: «Так зачем же ты взяла в любовники его сына?» Вместо этого я задал менее очевидный вопрос:

– Из-за позора? Не из-за любви к тебе?

Она отрицательно покачала головой:

– Все сложно.

– У нас полно времени, – сказал я. – И как видишь, у меня нет телевизора.

Она рассмеялась. Я до сих пор не принес ей шерстяное одеяло и не задал вопрос, который так и вертелся у меня на языке: «А сына-то ты любила?»

– Слушай, Улав…

– Да?

Она понизила голос:

– Зачем ты это делаешь?

Я сделал вдох. Я уже заготовил ответ на этот вопрос. И даже не один, а несколько ответов, на случай если я пойму, что первый не сработал. Во всяком случае, мне казалось, что ответы у меня готовы, но все они вылетели из головы, все до одного.

– Это неправильно, – сказал я.

– Что неправильно?

– То, что он хочет сделать. Убить собственную жену.

– А что бы ты сделал, если бы твоя жена спала с другим в твоем доме?

Она подловила меня.

– Думаю, у тебя доброе сердце, Улав.

– В наши дни добрые сердца не самый ходовой товар.

– Нет, это не так. Добрые сердца встречаются редко, и в них всегда есть потребность. Ты – редкий человек, Улав.

– Ну уж не знаю.

Корина зевнула и потянулась гибко, как кошка, – у кошек передние лапы соединены прямо с плечами, так что кошка пролезет в любое отверстие, куда пройдет ее голова. Очень полезно при охоте. И при побеге.

– Если у тебя найдется шерстяное одеяло, то я, пожалуй, поспала бы, – сказала она. – День был слегка перенасыщенным.

– Я поменяю белье на кровати, и можешь ее занять, – произнес я. – А мы с диваном – старые друзья.

– Вот как? – сказала она и подмигнула мне большим голубым глазом. – Это значит, я не первая, кто здесь ночует?

– Первая. Но случается, что я читаю на диване и засыпаю.

– Что читаешь?

– Ничего особенного. Книги.

– Книги? – Она склонила голову набок и лукаво улыбнулась, как будто поймала меня на лжи. – Я вижу здесь всего одну книгу.

– Библиотека. Книги занимают много места. Кроме того, я пытаюсь читать меньше.

Она подняла книгу, лежащую на столике в гостиной.

– «Отверженные». И о чем она?

– О многом, как мне кажется.

Корина приподняла бровь.

– В основном о мужчине, получающем прощение за свои преступления, – ответил я. – Остаток жизни он тратит на то, чтобы компенсировать нанесенный вред, и совершает добрые дела.

– Хм… – Она взвесила книгу на руке. – Ты не ответил на вопрос о том, что мы будем делать, Улав.

– Вот что мы должны сделать, – ответил я. – Мы должны устранить Даниэля Хоффманна, прежде чем он устранит нас.

Когда я формулировал этот ответ у себя в голове, он казался мне идиотским. И сейчас, когда я произнес его вслух, он прозвучал столь же по-идиотски.

На следующий день ранним утром я отправился в пансионат. Обе комнаты, выходившие окнами на квартиру Хоффманна, были сданы. Я устроился в утренних сумерках на улице, позади припаркованного грузовика, и поднял глаза на окна его гостиной. Я ждал, сжимая пистолет в кармане пальто. Обычно в это время он уже выезжает на работу, но сегодня был необычный день. Свет горел, но невозможно было понять, есть ли кто-нибудь в квартире. Я надеялся, что Хоффманн понял: мы с Кориной не в бегах, не сидим в гостиничном номере где-нибудь в Копенгагене или Амстердаме. Во-первых, это не мой стиль, а во-вторых, у меня не было денег, и Хоффманн это знал. Мне пришлось попросить у него задаток для покрытия текущих расходов. Он поинтересовался, почему у меня нет бабла, ведь он совсем недавно заплатил мне за две работы. Я ответил что-то про старые развлечения.