Энн Перри - Бомба в Эшворд-холле

Она взмахнула рукой, словно проклиная кого-то:

– Вы живете в Англии. Вы не испытываете угрозу папизма уже несколько веков. Вы что, не знаете своей истории? Вы не знаете, сколько человек Кровавая Мэри [5]сожгла на кострах только потому, что они не захотели отказаться от Реформации церкви? Потому, что они отказались от суеверий, индульгенций и греховности, которая пронизала всю католическую церковь, снизу доверху?

Мисс Мойнихэн говорила, не переводя дыхания. Лицо ее вспыхнуло от ненависти и стало некрасивым.

– Начиная с невежественного папы, который мнит, что его устами глаголет сам Бог, до самых низовых адептов, включая инквизиторов, которые уморили до смерти многих людей, желавших читать Священное Писание по-своему, и сластолюбивых католиков, поклоняющихся идолам в виде гипсовых статуй и полагающих, что все их грехи могут быть прощены, если они заплатят церкви и пробормочут несколько молитв, ведя им счет на четках!..

– Кезия… – начала было Шарлотта, но та не слушала ее.

– И ведь Фергал не только лег в постель с католической шлюхой, – продолжала она все более пронзительным голосом. – Она не только развратница, она еще и разрывает Ирландию на части своими лживыми стихотворениями, она разжигает страсти неумных, необразованных людей, засоряя их воображение, их душу сентиментальными, плаксивыми песнями о героях, которые никогда не существовали, и битвах, которых никогда не было!

– Кезия…

– А вы хотите, чтобы я отнеслась с пониманием к тому, что он сделал, махнуть на это рукой?! Вы хотите, чтобы я…

Она осеклась из-за подступивших рыданий и потом с усилием произнесла:

– Вы хотите, чтобы я все это приняла как должное, оправдала? Сказала, что это просто человеческая слабость, которую надлежит прощать? Никогда!

Мисс Мойнихэн сжала кулаки перед собой, и белая кожа ее рук натянулась так, что под ней заблестели суставы.

– Никогда! Этого простить нельзя!!!

– Но если раскаешься в грехе, разве он все равно непростителен? – тихо спросила Шарлотта.

– Предательство простить нельзя. – Кезия высокомерно вздернула голову, но ей опять стало трудно говорить, и она с трудом прохрипела: – А он предал все. Он – отъявленный лицемер. Он совсем не тот, каким я его считала, каким он мне представлялся, каким хотел мне казаться. Он так же не лишен слабостей, как все остальные.

– Разумеется, он поступил дурно, но мне кажется, его грех один из самых понятных…

Золотые волосы Кезии казались на свету сияющим нимбом вокруг ее головы.

– Лицемерие? Обман? Ложь? Предательство всего, что он прежде защищал, и всех, кто ему верил?! – воскликнула она. – Нет, нет, это грех непростительный, это невозможно простить. Я, во всяком случае, не прощу.

Она отвернулась и снова стала смотреть в окно. Вся ее фигура была пронизана напряжением и дышала жаждой протеста и отмщения.

В споре с этой женщиной не было смысла. Дальнейшие увещевания только утвердили бы ее в непримиримости. И Шарлотта начала понимать всю глубину ненависти, на которой была замешена ирландская проблема. Эта ненависть жила в крови людей, в самом их естестве, и она не шла ни на какие уступки, не желала никаких исключений. Это чувство было сильнее семейных уз и естественного желания сохранять тепло и прелесть глубочайших связей и дружеских отношений.

Но миссис Питт все еще помнила боль разочарования, которую испытала много лет назад, узнав, как несовершенен Доминик. Ведь тогда произошла такая же история. Он был мужем ее старшей сестры Сары, и Шарлотта обожала его до безрассудства. Утрата иллюзий казалась ей в то время невыносимой, но затем она стала судить о Доминике более реально, и между ними установилось нечто вроде дружбы, основанной на нежности и прощении обид, и эти новые отношения оказались гораздо более чистыми и крепкими.

– Если вы хотите погулять в одиночестве, то вряд ли встретите кого-нибудь, кроме садовника, если пойдете в луга, – произнесла вслух миссис Питт.

– Спасибо.

Кезия даже не кивнула ей в ответ. Она стояла, плотно запахнувшись в пеньюар, словно хотела защититься от происков врагов, готовых сорвать с нее одежды.

Шарлотта вышла и закрыла за собой дверь.

Леди провели утро в написании писем, беседах и замечаниях о разнообразных привлекательных или интересных объектах искусства в доме, или в ленивом рассматривании альбомов, лежащих на столах в гостиной и будуарах. Это были собрания рисунков, картин, гравюр, силуэтов, образчиков кружев и тому подобных предметов, вызывавших восхищение или хотя бы интерес. Все эти шедевры рукоделия дам, обладавших досугом, было принято демонстрировать гостям, что давало возможность сравнить свое мастерство с умением других, получить удовольствие от этого или позаимствовать идею. Сама Эмили таким мастерством похвастаться не могла. Она просто ненавидела рукоделие и старалась заполнить свое время более полезными делами, а все эти образцы кружев и прочего были подарены ей многочисленными гостьями. Теперь же она с радостью показывала их всем желающим.