Хокан Нессер - Возвращение

Причина в том, что, в то время как подруга тгцетно ждала ее за столиком кафе, Марлен Нитш находилась в автомобиле своего убийцы на пути из Маардама. И этим убийцей, господин судья и господа присяжные заседатели, ни при каких обстоятельствах не мог быть никто другой, кроме обвиняемого Леопольда Верхавена.

Если мы теперь оставим эти не подлежащие сомнению факты в стороне и обратимся к некоторым психологическим аспектам…»

«Чертовски точно собранная мозаика, – подумал Ван Вейтерен и отложил бумаги в сторону. – Ну прямо до противного точно. Что могло бы доказать невиновность Верхавена?»

Он сжал зубочистку передними зубами и сцепил руки на затылке.

Во-первых, Марлен Нитш должна была встретить настоящего убийцу в эти несколько минут около десяти часов утра. Конечно, нужно исходить из того, что она не садилась в машину к Верхавену, но в то же время оставалась небольшая вероятность, что все же она это сделала, и тем не менее он был невиновен… Он, как утверждал прокурор Кислинг, прекрасно понимал, что признаться в этом – это потерять свой единственный шанс, то есть, говоря простым языком, его песенка уж точно будет спета, если он признает, что она действительно поехала с ним.

Хотя его песенка была бы спета в любом случае.

Во-вторых, убийца должен был каким-то способом заставить Марлен Нитш отказаться от назначенной с подругой встречи в кафе.

«Могли ли это быть пачка купюр и приглашение совместно провести досуг? – предположил Ван Вейтерен. – По крайней мере, это не исключено. Марлен Нитш никогда не отличалась особой добродетелью».

В-третьих, как минимум трое свидетелей должны ошибаться. Или лгать. Женщина, которая видела их вдвоем у машины. Мужчина и женщина, что видели ее на переднем сиденье автомобиля. Плюс та, которая отказалась дать присягу.

Трое-четверо свидетелей, показания которых совпадали. Разве этого не достаточно? Разве это не решающий фактор?

«Нет», – подумал Ван Вейтерен со злобой и откусил кончик зубочистки. Утром он перелопатил пятьдесят страниц протоколов допроса свидетелей, чтобы еще раз убедиться, что они представляют собой очень печальную картину. Особенно, конечно, это касалось мужчины-свидетеля, некоего господина Неккера, – его показания производили впечатление практически пародии. И оставляли неприятный осадок у тех, кому, возможно, раньше и нравилась действующая система судопроизводства. Судя по всему, Неккер появился через четыре недели после заключения Верхавена под стражу, вызвался свидетельствовать по собственной инициативе и заявил, что вдруг вспомнил некоторые детали относительно светловолосой женщины в хорошо всем знакомом фургоне. В результате он в зале суда путал даты, место действия и людей, пока прокурор Кислинг сам не расставил всё по местам и не вложил ему в уста, и только таким образом удалось получить более или менее связную историю.

А этот адвокат Денбурке? – он был из тех, кого можно пожелать разве что врагу, да это ни для кого и не было секретом.

И вдобавок – здесь комиссар уж точно видел явное злоупотребление властью – были еще три свидетеля, которые утверждали, что видели автомобиль Верхавена на пути домой, но не заметили на переднем сиденье никакой женщины. Что случилось с показаниями этих свидетелей при принятии окончательного решения, осталось загадкой.

«Печально!» – пробормотал Ван Вейтерен и выплюнул остаток зубочистки на одеяло. Неужели Морт участвовал в этой комедии? И Хейдельблум?

То, что другие участники, полуграмотные служители Фемиды, могли смотреть сквозь пальцы на бесконечное количество фактов, это он давно знал из собственного опыта, но то, что комиссар и судья могли допустить подобное, это оказалось неприятным сюрпризом. Вдобавок очень трудноперевариваемым. Разве такое возможно, чтобы дело рассматривалось в зале суда, минуя стол комиссара?

Хотя в последние годы Морт был сам на себя не похож. Именно не в себе. Поэтому, видно, нужно отнестись к нему с пониманием.

А Хейдельблуму было уже почти семьдесят.

«Хоть бы меня успели отправить на пенсию до того, как я настолько потеряю нюх, – подумал Ван Вейтерен. – Хотя я, наверное, умру намного раньше. Очевидно, это та милость, о которой стоит помолиться».

А что же было дальше с этим делом? А дальше этот проклятый Верхавен сидел за решеткой с таким видом, будто он виновней всех виновных.

Конечно, не считая того, что он все отрицал.

«Непостижимо, – решил комиссар Ван Вейтерен. – А больше всего на свете я ненавижу то, чего не понимаю!»