Джон Робертс - SPQR IV. Храм муз

– Тогда тебе ничего не остается, как переубеждать Птолемея, – посоветовал я. – Если он боится Ахиллы, то, возможно, не слишком расстроится, если этот человек исчезнет со сцены.

– Что это ты такое предлагаешь? – требовательным тоном осведомился Кретик.

– Всего лишь ликвидацию одного солдафона, доставляющего сплошные хлопоты и ведущего какие-то тайные делишки. Это же гораздо предпочтительнее, чем беспорядки, гражданская война и вторжение извне.

– Что ты такое говоришь, Деций! Вот уж никогда бы не стал считать тебя способным на убийство! – в его голосе звучало нечто, что здорово напоминало семейную гордость.

– Тут не будет никаких тайных игр, – ответил я. – Теперь между мной и Ахиллой открытая война, и победит в ней сильнейший.

– Сказано в лучших традициях истинного римлянина, – посмеиваясь, заметил Кретик.

Вернувшись к себе, я приготовился к вылазке в город. Прежде всего выложил оружие: кестус, кинжал и меч. Я решил не брать с собой довольно длинный гладиус*, обычный для легионера, который я всегда носил в строю. Вместо него я выбрал очень хороший короткий меч, каким предпочитают пользоваться некоторые гладиаторы. Он был на четверть короче легионерского, легкий, с сужающимся к рукояти клинком и отлично подходил для колющего удара, а лезвия были так остры, что можно было лишиться глаз, лишь взглянув на них.

– Ты никак и впрямь решился выйти на улицы города, да? – спросил Гермес.

Это было очень трогательно с его стороны – так заботиться о сохранности моего тела.

– Это будет вполне безопасно, – я усмехнулся. – Пока я не в римской тоге и не произнес ни слова на латыни, никто не обратит на меня внимания.

Во время предыдущих путешествий по реке я приобрел кое-какую очень приличную одежду для пустыни, она отлично защищала от солнечных лучей. У меня был прекрасный полосатый плащ с капюшоном, который закроет мою короткую стрижку. Я сбросил римские сандалии и сунул ноги в легкие сапоги из верблюжьей кожи, в каких предпочитают ходить караванщики.

– А завещание составил? – спросил Гермес. – Где в случае твоей смерти ты даешь мне свободу?

– Если я когда-нибудь составлю такое завещание, то до конца жизни не смогу спокойно заснуть и буду доживать в вечном страхе. Не беспокойся, я вернусь целым и невредимым.

Вообще-то я уже давно составил это самое завещание и даже зарегистрировал его в храме Весты, предусмотрев в нем вольную всем своим рабам и завещав им кое-какие деньги. Только вот никогда не следует демонстрировать прислуге, что вы хоть немного смягчились характером.

Спрятав оружие под одеждой, я накинул сверху длинный плащ жителя пустыни. Я поборол искушение затемнить себе кожу. Подобные ухищрения редко срабатывают, ими мало кого можно обмануть, скорее, наоборот, с ними мое инкогнито легче будет раскрыть. Говоря по правде, люди со светлой кожей не так уж редко встречаются на Востоке, особенно если вспомнить греческих и прочих наемников, что раздвигали границы Персидской империи, или неукротимые армии Александра и такие же многонациональные армии диадохов, в которых в последние двести лет сражались, например, даже галлы из Галатии. Мое лицо с его типично римскими чертами вряд ли привлечет чье-то внимание, пока я буду хранить молчание. К тому же, на греческом я переговорю даже тех, кто родился на этой земле.

– Ну, тогда желаю удачи, – сказал Гермес.

– К вину не прикасайся, – предупредил я его напоследок.

Выйдя на улицу, я сделал над собой усилие, чтобы хоть немного изменить гордую походку истинного римлянина. Это было не особенно трудно, так как люди пустыни тоже держатся очень прямо, но двигаются они гораздо медленнее. Мы-то привыкли к бодрому и быстрому солдатскому шагу легионера, тогда как они выбирают темп ходьбы, более удобный при жаре. Конечно, оставалась опасность встречи с настоящими жителями пустыни, которым вдруг захотелось бы заговорить со мною, но и такая вероятность оставалась не слишком большой. В этих засушливых районах мира говорят на многих разных языках, и я всегда могу притвориться, что владею каким-нибудь другим диалектом. В любом случае, люди пустыни обычно весьма надменны и кичливы, они редко снисходят до того, чтобы приветствовать кого-то из другого племени.

Я шел медленно и осторожно, словно торговец, уже распродавший все товары и теперь решивший немного поглазеть на городские достопримечательности, прежде чем снова оседлать верблюда и двинуться с караваном домой. В таком городе, как Александрия, подобные субъекты практически незаметны, а именно этого я и добивался.