Джон Робертс - SPQR IV. Храм муз

В Ракхоте мы окунулись в обычную шумную толпу. Уличные торговцы раскладывали и расхваливали свои товары, на рынок гнали стада животных, повсюду тянулись бесконечные религиозные процессии – неотъемлемая часть повседневной жизни египтян. Здесь я не просто любовался видами и достопримечательностями. У меня была конкретная цель, но мне не хотелось, чтобы это выглядело так, словно я что-то вынюхиваю.

Первую остановку мы сделали в Большом Серапеуме. Это был еще один экземпляр, представляющий ту циклопическую архитектуру, что так нравилась наследникам первого Птолемея. Почти такой же огромный, как храм Дианы в Эфесе, Серапеум был посвящен богу Серапису, который вообще-то являлся чисто александрийским изобретением. Птолемеи считали, что они способны делать все гораздо лучше, чем кто-нибудь другой, включая изобретение новых богов. Александрия была городом нового типа, и они желали изготовить бога для своего города, который мог бы слить воедино греческие и египетские религиозные практики. Вот они и придумали нового бога с величественным и суровым выражением лица, таким, как у Плутона, и сплавили его с египетскими богами Осирисом и Аписом, отсюда произошло и его имя – Серапис. И по каким-то непонятным причинам это новое, довольно грубо сколоченное божество стало популярно, и сегодня ему поклоняются чуть ли не во всем мире.

Серапеум, как и царский дворец, в сущности, являет собой настоящий город внутри города. Здесь имеются пастбища и стойла для жертвенных животных, несколько когорт жрецов и служителей, склады и кладовые, полные сокровищ и всякой прочей дребедени, а также знаменитых произведений искусства. А чтобы все это охранять, имеется даже свой арсенал и стража.

Сам храм был обычным, даже скучным – стандартная греческая постройка, только значительно бо́льших размеров, чем было принято в других странах. Он стоял на высоком искусственном холме, сложенном из камня, верхняя площадка, доступная взгляду, была всегда открыта для публики. Там и находилась статуя бога, имевшая на удивление скромные пропорции. Все здесь было рассчитано на зевак. Поскольку Серапис являл собой, так сказать, агломерацию хтонических богов [42], сами молебствия и прочие религиозные церемонии происходили в нескольких подземных криптах [43].

Я немного побродил среди всех этих чудес, пялясь на них подобно всем остальным зевакам и чужестранным посетителям, но на самом деле цели у меня были совсем другие. Все мое внимание было приковано к храму меньших размеров, расположенному через две улицы к югу от Серапеума. Над его крышей поднимался столб дыма, как из небольшого вулкана, и ветерок доносил оттуда завывающие звуки печального песнопения и бряцанье музыкальных инструментов. Я остановил одного из жрецов, мужчину, одетого в греческие священнические одежды, но с накинутой на плечи леопардовой шкурой – на египетский манер.

– Скажи мне, господин, – осведомился я, – какому богу поклоняются вон в том шумном храме?

Он повернулся туда и с надменной высоты Серапиона надменно уставил свой не менее надменный и огромный нос в сторону храма, о котором шла речь.

– Это храм Баала-Аримана, мой господин, однако в старое доброе время он был посвящен Гору. Рекомендую тебе избегать его, сенатор. Этот культ был принесен сюда грязными, вонючими чужестранцами, и посещают его только невежественные, бесстыжие и гнусные выродки. Они поклоняются этому варварскому богу, устраивая отвратительные оргии.

Гермес подергал меня за руку:

– Пошли! Пошли туда!

– Да, мы именно так и поступим, но только потому, что это входит в план моего расследования, – ответил я.

Мы спустились по великолепной лестнице с холма Серапеума и миновали два квартала, отделявшие его от храма Баала-Аримана, в который тянулась толпа молящихся, зевак и бездельников. Кажется, торжества и празднества по случаю его открытия все еще продолжались. Люди плясали под звон цимбал, бряканье колокольчиков, завывание флейт и грохот барабанов. Некоторые валялись неподвижно на земле, до предела вымотанные своими благочестивыми экзерсисами.

По всему храму и во дворах вокруг стояли огромные бронзовые курильницы, в которых дымились благовония. И, как я понял чуть позже, это было необходимо. После того, как в жертву принесли пятьдесят быков, земля и камни мостовой пропитались кровью настолько, что с ней уже не могли справиться канавы и дренажная система храма. Благовония хоть немного, но отгоняли мух и забивали жуткую вонь. Головы и шкуры быков были повешены на столбы, мордами в сторону храма.