Стивен Хантер - Третья пуля

Наконец работа была завершена. Он не обнаружил ничего странного или необычного. Библиотека серьезного читателя, предпринявшего бессмысленную попытку рассказать длинную историю посредством любимых книг, и не более того.

– Как у вас дела? – спросил вошедший в комнату Гарри.

– Мне кажется, это попытка какой-то игры. Но я так ничего и не понял. Совершенно потерялся в этом мире книг, которые никогда не прочту.

– У меня эта комната вызывает примерно такие же чувства. Скорее всего, здесь ничего нет. – Последовала пауза. – Но я все-таки нашел кое-что необычное. Правда, не здесь, а в спальне отца. Это старая книга, первое издание. Она лежала на ночном столике под кипой журналов.

Гарри снова замолчал, погрузившись в размышления. Свэггер терпеливо ждал.

– Я решил, что книга может представлять ценность, и сохранил ее. Она лежит на чердаке вместе со старыми костюмами отца, от которых я все никак не соберусь избавиться. Подождите меня здесь.

Он вышел из комнаты, и Свэггер услышал отдававшийся эхом скрип старой деревянной лестницы.

Спустя некоторое время раздался тот же скрип, и в дверях появился Гарри с трофеем в руках.

– Это какая-то научная книга, еще Викторианской эпохи, хотя имя автора кажется мне знакомым. Никак не вспомню, откуда оно мне известно.

Он протянул Бобу увесистый том. Книга носила название «Видения здравомыслящих людей» и принадлежала перу Фрэнсиса Гальтона. Весила она не меньше тонны.

Свэггер взглянул на титульную страницу и увидел, что книга была издана в 1884 году.

– В ней есть закладка, – сказал Гарри.

Свэггер открыл старую книгу в том месте, которому Найлз Гарднер придавал особое значение, и принялся читать на страницах 730 и 731 комментарии Фрэнсиса Гальтона по поводу чисел и цветов.

Я избавлю вас от подробностей этого уик-энда и нашей беседы с Лоном, который, хоть и не сразу, но принял мое предложение. Как вы, наверное, догадались, впоследствии я сделал ему и другое, более серьезное и важное предложение. Но об этом расскажу в свое время.

Мы с Пегги приехали к Лону около пяти часов вечера, выпили по коктейлю и поехали вместе в ближайший сельский клуб, где все знали его и любили. Еда была восхитительной, и он пребывал в прекрасном настроении. Я понял так, что интенсивный мыслительный процесс, имевший целью решение поставленной перед ним задачи, способствовал повышению его жизненного тонуса. Следующим утром мы с ним отправились на его стрельбище. Он показал мне подготовленную винтовку и патроны и заверил меня в том, что все будет как надо. Думаю, он знал, что произойдет дальше, поскольку совсем не удивился тому, какой оборот принял наш разговор.

Лон являлся крупным малым. Именно поэтому он и выполнял на поле функции защитника. Спросите у женоподобных мальчиков из Гарварда, они его хорошо знают. Он старался следить за фигурой и регулярно занимался с гантелями, но тем не менее – видимо, из-за природной склонности к полноте – неизменно набирал вес. Лон имел квадратное, типично американское лицо, носил очки в проволочной оправе и коротко стригся – как и все мы в 1963 году. В одежде отдавал предпочтение вельветовым брюкам и свитерам с вырезом, которые носил годами, и был похож на английского профессора – и опять же, как все мы в те дни. В мятом пальто вы могли сойти за английского профессора, а в строгом темном костюме и черном галстуке – за продавца магазина компании IBM. Так было.

На его умном лице всегда присутствовало столь оживленное выражение, что люди зачастую не сразу понимали, что он навсегда прикован к стальному креслу S4. Казалось, с годами Лон совершенно смирился со своей участью. Он даже изобрел колесико меньшего размера, нежели резиновая шина его кресла. После этого он, по всей вероятности, мог совершать восхождения на горные вершины, грабить банки и подниматься и спускаться по лестнице. Однако Лон всегда сознавал свою неполноценность, и его это сильно угнетало. Я точно знал об этом. Его энергия, заключенная в стальном каркасе, не находила выхода, а талант увядал под бременем неподвижности нижней части тела.

Потребовалось некоторое время, как это бывает всегда, когда нужно настроить добропорядочного гражданина против всего того, что ему внушали и прививали с юных лет. Но у меня имелся определенный задел. Я знал, что он читает статьи Липмана в «Таймс», восхищается передачами Марроу на канале CBS и разделяет «прогрессивные» социальные идеи относительно негров и евреев. Хотя он ратовал за уничтожение коммунизма, ему не хотелось, чтобы при этом погибли миллионы ни в чем не повинных русских крестьян. Мы все испытывали подобные чувства.