Джамьянг Норбу - Шерлок Холмс в Тибете

От Шигаце до Лхасы оставалось около десяти дней езды.

До Лхасы мы добрались вечером 17 мая 1892 года. Когда мы миновали последний поворот на паломнической дороге из Гьянгце, перед нами предстал дворец Потала, возвышающийся над зелеными ячменными полями в долине реки Кьичу (Счастливой Реки).

Дворец Потала был построен в год Водяной Птицы (1645) Пятым Верховным ламой, или далай-ламой, как на самом деле звучит его титул. По некоторым данным, центральная постройка, именуемая Красным Дворцом, существует с VII века, со времен древних тибетских царей. Дворец назван в честь горы Потакала в Южной Индии – это одна из священных гор, связанных с именем индуистского бога Шивы. Буддисты, однако, верят, что гора посвящена Авалокитешваре – Будде Сострадания, воплощением которого считается далай-лама. Дворец Потала казался бы из ряда вон выходящей постройкой в любой из метрополий мира, но здесь, среди пустынной дикой природы Тибета, столь монументальное творение человеческого духа и энергии поистине повергало в трепет.

До сих пор этот дворец видел только один белый человек, Томас Мэннинг [74], а из сотрудников нашего ведомства до меня здесь бывал лишь К-21. Я смиренно вознес хвалы Творцу за то, что он даровал мне возможность увидеть это чудо. Как я заметил, на моих спутников открывшаяся перед нами картина произвела не меньшее впечатление. Церинг, Кинтуп и прочие буддисты спешились и благоговейно распростерлись на земле. Даже Гаффуру, истый мусульманин, был до того тронут зрелищем, что адресовал дворцу уважительный салам. Взгляд мистера Холмса, по мере того как он смотрел на далекий дворец Потала, исполнялся тихого блаженства. Суровые и неизменно напряженные черты его лица постепенно смягчились, и на губах заиграла легкая улыбка.

Казалось, все испытания и трудности нашего путешествия чудесным образом отступили. С легким сердцем и в хорошем настроении мы вошли в священный город.

Не сворачивая с паломнической дороги, мы шли по обсаженной деревьями аллее, мимо садов и огородов, откуда на рынки Лхасы поставлялись фрукты и овощи, шли через парки, миновали поля и небольшие участки земли, густо заросшие лесом. В свежайшем воздухе совсем не было пыли – этой чумы Шигаце. Без сомнения, здесь не последнюю роль играли болота и широко раскинувшаяся сеть ручейков, благодаря которым живительная растительность Лхасы столь пышна и зелена. Хотя сверкающие воды здешних ручьев полны жирной форели, ловить рыбу запрещено, равно как и убивать птиц, ведь так можно погубить человеческую душу, которая могла в них переселиться. Берега этих бесчисленных ручьев покрыты ковром дикорастущих цветов, яркостью своей как будто бы пытающихся перекричать друг друга: душистая лапчатка, лиловый и голубой цикорий, лютики, примула, колокольчики – чего тут только не было! Вверх по равнине, сколько хватало глаза, раскинулись, подобно морю, поля зреющего ячменя. Крестьяне уже принялись за работу и весело напевали, на крестьянках были желтые венки из клематиса.

Мы миновали небольшую похоронную процессию. Тело покойного, обернутое в покрывало, несли в сидячей позе. Скорее всего, процессия направлялась на кладбище за пределами города, где тело должно было подвергнуться отталкивающему, но традиционному для этих мест ритуалу: его разрезали на куски и скармливали грифам и воронам. Мэннинг, повествуя о своем путешествии, описывает этот обряд весьма затейливо: «Они не едят птиц, но позволяют птицам есть себя».

Мы въехали в город через знаменитые западные ворота, в действительности представляющие собой большую ступу [75]с проходом посредине. Одновременно с нами у ворот оказалась шумная группа паломников из провинции Цанг, благодаря которой наш маленький караван не бросался в глаза. Церинг, наш проводник, провел нас по улицам, заполненным паломниками, монахами, нищими, хвастливыми головорезами и облаченными в шелк господами. Мимо проезжали верхом в сопровождении слуг дамы в умопомрачительных головных уборах, а их менее удачливые сестры шли на своих двоих, причем некоторые несли на спине небольшие бочонки с водой. Кочевники, одетые с головы до пят в овечьи шкуры, чтобы не потеряться, держались за руки. Женщины из Кхама, или Восточного Тибета, со ста восемью косичками на голове благочестиво, хотя и слегка машинально, крутили большие молитвенные мельницы. А уж каких только товаров не выставляли на продажу купцы из Туркестана, Бутана, Непала, Китая и Монголии: на их прилавках были чай, шелк, меха, парча, бирюза, янтарь, кораллы, вина, сушеные фрукты… Впрочем, попадалось среди этого добра и кое-что поскромнее: иглы, нитки, мыло, ситец, пряности и побрякушки с далеких индийских базаров. Лхаса – удивительно пестрый город, здесь можно встретить купцов и путешественников не только из тех стран, что я уже называл, vide supra [76], но и из Армении, Кашмира и даже из Московии.