Артур Конан Дойль - Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона

– Чтобы встретиться с женщиною! Он?

– Да, сэр.

– Имя этой женщины?

– Я не могу вам сказать ее имени, сэр, но могу вам сообщить его начальные буквы. Эти буквы Л. Л.

– Как вы это узнали, Барримор?

– Ваш дядя, сэр Генри, получил в то утро письмо. Обыкновенно он получал их очень много, так как был популярен и хорошо известен, как добрый человек, и всякий, кто нуждался, обращался к нему. Но в то утро случилось так, что он получил одно только это письмо, а потому я и обратил за него внимание. Оно было из Кумб-Трасей, и адрес был написан женской рукою.

– Ну?

– Я больше не думал об этом письме и никогда бы не вспомнил о нем, если бы не моя жена. Несколько недель тому назад она чистила кабинет сэра Чарльза (его не трогали со дня его смерти) и нашла за каминной решеткой остатки сожженного письма. Большая часть его превратилась в пепел, но маленькая полоска, – конец страницы, – еще держался, и можно было прочесть то, что было написано на ней, хотя буквы были серые на черном фоне. Нам казалось, что это был постскриптум, и он гласил: «Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, как джентльмена, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов». Под ним стояли буквы Л. Л.

– Сохранили вы этот клочок?

– Нет, сэр, – когда мы дотронулись до него, он рассыпался.

– Получал ли сэр Чарльз раньше письма, написанные этим почерком?

– Ах, сэр, я не обращал особенного внимания на его письма. Я и этого бы не заметил, если бы оно не пришло одно.

– И вы не догадываетесь, кто это может быть Л. Л.?

– Нет, сэр. Но я думаю, что если бы мы могли добраться до этой дамы, то больше бы узнали о смерти сэра Чарльза.

– Я не понимаю, Барримор, как вы могли скрыть такой важный факт.

– Ах, сэр, это произошло тотчас же после того, как нас постигло наше личное горе. Кроме того, мы оба очень любили сэра Чарльза и были ему благодарны за все, что он для нас сделал. Раскапывание всего этого не могло воскресить нашего бедного господина, и следует быть осторожным, когда в дело замешана дама. Даже лучшие из нас…

– Вы думаете, что это могло бы нанести ущерб его репутации?

– Ах, сэр, я думал, что ничего хорошего не выйдет из этого. Но теперь вы были добры к нам, и я чувствую, что не хорошо было бы не рассказать вам все, что я знаю о деле.

– Прекрасно, Барримор, можете идти.

Когда дворецкий вышел, сэр Генри быстро обратился ко мне с вопросом:

– Ну, Ватсон, что вы думаете об этом новом свете?

– От него стало как будто еще темнее.

– И я тоже нахожу. Но если бы нам только удалось напасть на след Л. Л., то все дело разъяснилось бы. Хоть это у нас в барышах. Мы знаем, что есть женщина знакомая с событиями, только бы нам найти ее. Как вы думаете, что нам делать?

– Тотчас же сообщить обо всем Холмсу. Это даст ему ключ, которого он искал, и который, я уверен, приведет его сюда.

Я тотчас же отправился в свою комнату и составил свое донесение Холмсу об утреннем разговоре. Для меня было очевидным, что он был очень занят, потому что записки, полученные мною из Бекер-стрита, были редки, коротки, без всяких комментариев на сообщаемые мною сведения и почти без упоминания о порученной мне миссии. Он, без сомнения, всецело поглощен занимающим его шантажным делом. Но этот новый фактор наверное остановит его внимание и возбудит вновь его интерес. Мне бы хотелось, чтобы он был здесь.

Октября 17-го.Сегодня целый день лил дождь; он шумел в плюще и капал с крыш. Я думал о преступнике на мрачном, холодном, пустынном болоте. Бедный человек! Каковы бы ни были его преступления, он достаточно настрадался, чтобы несколько искупить их. Я также подумал о том другом, – о лице, которое мы видели в кэбе, о фигуре, которую я видел на горе при луне. Не находится ли среди этого потока и он, – невидимый наблюдатель, человек тьмы? Вечером я надел свой непромокаемый плащ и пошел далеко по бушевавшему болоту, полный мрачных картин, которые мне рисовало воображение, между тем как дождь хлестал мне в лицо и ветер затекал в уши. Да поможет Господь тем, кто бродит теперь по большой трясине, так как и твердая земля становится топью. Я попал на черную вершину, на которой заметил в ту ночь одинокого человека, и оттуда стал всматриваться в мрачное пространство, расстилавшееся подо мною. Потоки дождя омывали бурые холмы, и тяжелые, свинцовые тучи низко нависли над болотом и тянулись в виде серых гирлянд по их склонам. Далеко налево, между двух холмов, наполовину скрытые туманом, подымались над деревьями две тоненькие башенки Баскервиль-голля. Они были единственными видимыми для меня признаками человеческой жизни, помимо доисторических хижин, густо разбросанных по склонам холмов. Нигде не было видно и признаков того человека, которого я видел на этом самом месте за две ночи перед тем.