Евгений Некрасов - Блин и секрет разбитых стекол

Папа очень гордился своим бунтом против самого начальника контрразведки. Он хотел, чтобы Блинков-младший знал, кому обязан тем, что он Блинков-младший, и часто рассказывал это семейное предание. И хотя Блинкова-младшего тогда ещё, как говорится, не было в проекте, ему казалось: был он, был и сам всё видел. Потому что вообще очень трудно представить белый свет без себя, финансово одарённого подростка Дмитрия Блинкова.

За оградой позади помойки было подходящее место для молодёжи. Там валялись старые холодильники, словно специально выброшенные, – чтобы на них сидеть и выцарапывать всякие надписи. Если шёл дождь, холодильники ставили в кружок на попа и залезали внутрь.

Ещё за помойкой росли тимофеевка, одуванчики и ромашки пахучие, которые многие путают с ромашками аптечными, хотя у тех нет краевых язычковых цветов, – тому, у кого папа ботаник, разница видна с первого взгляда.

Блинкову-младшему нравилось посиживать за помойкой на коротком холодильнике «Иней», придерживая за талию самостоятельных подростков Ломакину и Суворову, чтобы они не свалились. «ЗИЛ-Москва» в этом отношении был гораздо хуже, потому что больше. На нем свободно рассаживались трое, и придерживать за талию никого не требовалось.

Понятно, что, если человека отрывают от компьютера, не дав пережить крах банка «Воздушный кредит», и посылают выносить мусор, он имеет полное право на тихие развлечения в обществе Ломакиной и Суворовой.

Понятно и то, что, если вместо этого изысканного общества человек, заглянув за помоечную ограду, видит дважды второгодника князя Голенищева-Пупырко-младшего, он имеет столь же несомненное право унести ноги. Если, конечно, князь Голенищев-Пупырко-младший не заметит человека и не заорёт:

– Какие люди без охраны! Блин!

Он орал так громко и таким поганым голосом, что за помойкой полегли травы, а откуда-то с неба или скорее всего с пятого этажа взвизгнул женский голос:

– Не ругайтесь, здесь маленькие дети!

– Мы не ругаемся! Это у него кликуха такая: Блин! – радостно завопил князь Голенищев-Пупырко-младший. Ржавым кривым гвоздём он выцарапывал на холодильнике: «Коррозия металла» и дошёл уже до третьей буквы «л».

Оценив проделанную князем работу, Блинков-младший решил, что, конечно, право унести ноги никто не отменял. Только ведь князь фиг отпустит. Он битый час развлекался тут сам с собой и, ясное дело, соскучился с таким придурком.

– Садись, Блин. Будь как дома, Блин, – сказал князь Голенищев-Пупырко-младший, принимаясь за четвертую букву «л». – Американец-то ваш уехал?

– Уехал, – подтвердил Блинков-младший. – Вообще-то он не совсем американец, просто папин аспирант. Мистер Силкин дядя Миша.

– Барахла, наверное, понавёз… – размечтался князь Голенищев-Пупырко-младший.

– Нет. Ему там платят мало, тысяч двадцать в год. А в Днепропетровске у него мама и сестра, – отрезал Блинков-младший, подумав, что интересно всё-таки было бы заглянуть в пакеты, которые мистер Силкин дядя Миша совал маме. А она совала эти интересные пакеты обратно, и мистер Силкин дядя Миша, разумеется, не смог пересовать контрразведчика. Так и увёз свои пакеты в Днепропетровск.

– Ничего себе мало – двадцать кусков, – буркнул князь.

– Это по-нашему много, а по-американски мало. Там другая структура бюджета, – повторил Блинков-младший слова мистера Силкина дяди Миши.

– Хорош трепаться, экономист! – проворчал князь Голенищев-Пупырко-младший. – Карл Маркс недорезанный.

Всякие такие разговоры, если они не насчёт барахла, князь считал особо тонким и непонятным издевательством над собой, Голенищевым-Пупырко-младшим. Потому что, на его взгляд, нормальный человек просто не мог без тайного умысла говорить о том, что не барахло.

Пересчитав свои нацарапанные буквы «л», князь исправил четвертую на «а» и похвастал:

– Видал, Блин, косуху?

Блин видал. Подходящая косуха была на князе. Толстокожая, с нужным количеством заклёпок, «молний», карманов и фенечек. Нужное количество – это ровно столько всякой всячины, сколько можно пришить, приколоть и наклепать на косуху. Переборщить здесь нельзя.

– Ты кожу пощупай! – приставал князь.

Все равно, сказал себе Блинков-младший, мелкие коммерсанты типа старшего князя Голенищева-Пупырко исторически обречены. Пускай он сейчас дарит сыну косухи долларов примерно за двести пятьдесят шесть в розничных ценах стамбульского базара плюс расходы на перевозку. Пускай он даже выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул. Но через десять лет всех мелких коммерсантов разорят супермаркеты.